(Пастухова Н. Б.) («Журнал российского права», 2006, N 5)
ГОСУДАРСТВЕННЫЙ СУВЕРЕНИТЕТ В ЭПОХУ ГЛОБАЛИЗАЦИИ
Н. Б. ПАСТУХОВА
Единственный способ защититься от внешнего мира — это глубоко его познать. Д. Локк
Пастухова Надежда Борисовна — доцент кафедры конституционного и муниципального права России Московской государственной юридической академии, кандидат юридических наук.
Среди факторов, воздействующих на политическую структуру мира, на развитие международных отношений, прежде всего выделим такие, как глобализация, усиление взаимозависимости, формирование «планетарного экономического организма». Во всем многообразии современных тенденций можно назвать две наиболее значимые: 1) развитие глобализации и глобальных процессов; 2) увеличение числа различных субъектов на мировой арене и их суверенизация. Обе тенденции взаимосвязаны и взаимообусловлены, однако имеют индивидуальную природу и действуют относительно самостоятельно. Другие тенденции следует рассматривать как в значительной степени производные от этих двух. Феномен глобализации стал в последние годы одним из наиболее распространенных предметов исследований, вызывает повышенный общественный интерес, а существующие взгляды на него достаточно многообразны. Существуют многочисленные определения глобализации, разные подходы к пониманию ее аспектов и сфер, а также проблема оценок — насколько глобализация является универсальной и всеобъемлющей тенденцией мирового развития. Глобализация означает не только интернационализацию связей, но и создание общемировой целостности, где каждый элемент целого превращается в орган этого глобального организма <*>. ——————————— <*> См.: Глобализация экономики, региональная интеграция, влияние этих процессов на положение трудящихся государств — участников СНГ. Труды международной научно-практической конференции. М.: Профиздат, 2002.
Так, исследователи данной темы отмечают наличие трех измерений глобализации: 1) глобализация как постоянно идущий исторический процесс; 2) глобализация как гомогенизация и универсализация мира; 3) глобализация как разрушение национальных границ. Рассмотрим эти процессы в связи с проблемой государственного суверенитета. Очевидно, что глобализация обозначила новые подходы к суверенитету, его содержанию. Многие авторы предрекают закат «государственного суверенитета», вынужденного «делиться» своими полномочиями с международными структурами, неправительственными организациями, бизнес-сообществом и т. п. <*> Высказывается мнение о необходимости создания своего рода всемирной системы «сдержек и противовесов», призванной определять правила поведения, дополняя и заменяя международные договоры и вообще добровольно принимаемые государствами на себя обязательства <**>. ——————————— <*> См., например: Mathews Jessica T. Power Shift // Foreign Affairs. January/February. 1997. <**> См.: Simonovic I. Relative Sovereignty of the Twenty First Century // Hastings International and Comparative Law Review. Vol. 25. N 3. 2002. P. 371 — 381.
Общепризнано также, что глобализация имеет как позитивные, так и негативные последствия. В числе первых: ускорение внедрения и распространение технических достижений и современных методов управления, новые экономические перспективы для государств и отдельных лиц, возможности обеспечения более высокого уровня жизни и т. п. Одним словом, «глобализация — закономерное, даже неизбежное следствие мирового прогресса» <*>. ——————————— <*> Сеидов А. В. Международное право в эпоху глобализации. Эволюция концепции государственного суверенитета. М.: Научная книга, 2005. С. 24.
В то же время к негативным последствиям глобализации относятся: растущее неравенство, когда получаемые выгоды и возможности концентрируются в относительно небольшом числе стран и неравномерно распределяются в самих этих странах; связанное с этим нарастание уязвимости и маргинализации многих государств; тяжкие и даже тяжелейшие последствия для земной цивилизации; возросшие угрозы целостности национальных культур и вызовы суверенитету государств. Противоречие заключается в том, что современная международная система, создавшая условия для развития процесса глобализации, под его воздействием сама постепенно стала устаревать, а сформированные послевоенные институты международного сообщества оказались не готовыми эффективно функционировать в условиях глобального мира. Процессы глобализации, приобретающие все большее ускорение в последние годы, безусловно оказывают сильное воздействие на функционирование государств, на их базовые институты, а значит, и на суверенитет <*>. Но несмотря на глубокие и многочисленные изменения, происходящие в мире в последние полтора десятилетия, государственный суверенитет остается основой конституционного строя большинства государств. ——————————— <*> См.: Коновалов В. Н. Российский суверенитет в условиях глобализации. М.: Международные отношения, 2003. С. 337 — 346; Сеидов А. В. Указ. соч. С. 9 — 10.
Происходит трансформация роли государства, особенно в развитом мире. Информационные, финансовые и иные процессы, связанные с глобализацией, сокращают возможности национальных правительств по контролю за внутриполитической ситуацией и управлению ею. Отдельные государства, находясь под усиливающимся воздействием ситуации на мировом рынке, в определенной мере теряют суверенитет над национальной экономикой. Они все меньше могут влиять на положение в сфере экономики, финансов. Все более неподконтрольными становятся информационные потоки. Многие функции, ранее выполнявшиеся правительствами, переходят к институтам гражданского общества, транснациональным корпорациям. Национальные и международные неправительственные политические, экономические, правозащитные, религиозные, благотворительные и иные организации оказывают растущее влияние на общественное мнение, формирование политики, выработку законов, сами выполняют некоторые властные функции, вплоть до участия в деятельности комитетов и комиссий ООН. Ряд исследователей считает, что специфика глобализации может быть понята только в связи с глубоким кризисом государства-нации, а следовательно, и государственного суверенитета. В этой связи этим теоретикам целесообразно напомнить, что суверенитет органично включает в себя территорию. Государство и территория — неразрывно связанные категории, исторически сформировавшиеся в тесной связи друг с другом. Французский государствовед Л. Дюги отмечал: «Коллективность может быть государством только тогда, когда она осела на территории с определенными границами. Без этого нет государства» <*>. Однако теоретики глобализации отмечают, что территориальность перестает быть организующим принципом социальной и культурной жизни; глобализирующиеся социальные практики соотносятся с миром как целым, а не с его локальным или национальным сектором, начинают свободно пересекать пространственные границы. В глобальном пространстве происходят сдвиги в сторону трансконтинентальных или межрегиональных рамок действия, взаимодействия и осуществления власти <**>. ——————————— <*> Дюги Л. Конституционное право. М., 1908. С. 128. <**> См.: Kegley Ch., Wittkopf W. World Politics: Trend and Transformation (7th ed.). N. Y., 1999.
Размывание государственных границ, пожалуй, в наибольшей степени отражает суть современного этапа глобализации. Сначала границы национальных государств оказались прозрачными в экономической сфере <*>. Затем этот процесс перекинулся на социальные, военные, политические, культурные и иные отношения, стал охватывать целые регионы. Наибольшее развитие эти процессы получили в Западной Европе, где, начавшись с создания в 1951 г. Европейского объединения угля и стали, процесс интеграции к концу XX столетия привел к созданию Европейского союза — мощнейшей наднациональной структуры, занимающейся уже среди прочего и координацией внешней политики стран — членов ЕС. ——————————— <*> См.: Strange S. The Retreat of the State: The Diffusion of Power in the World Economy. Cambridge, 1996.
Становится все более очевидным, что суверенные границы не ограждают население государств от экологических катастроф, транснациональных опасностей, не защищают его ни от глобальных эпидемий, несущих смерть миллионам, ни от организованной преступности, поделивших мир на зоны влияния, и, самое страшное, от угрозы ядерного терроризма. Специалисты считают, что, если сегодняшние темпы распространения СПИДа сохранятся в ближайшие 15 лет, африканские страны потеряют около трети своего населения. А на пороге уже птичий грипп, прогнозы его мутирования и другие угрозы человечеству. Оказалось, что правительства ряда стран бессильны защитить свои народы от «цунами» смертельных заболеваний, а суверенитет не помогает, а подчас и мешает борьбе с транснациональными эпидемиями. А. Этциони приводит слова Энди Хо из Всемирной организации здравоохранения: «Мы не можем принудить национальные государства даже просто признать факт массовых заболеваний, если они находят его унизительным для своего суверенного достоинства. И даже когда они его признают, конфликты в национальной политике делают борьбу с эпидемиями почти невозможной» <*>. ——————————— <*> Etzioni Amitai. From Empire to Community. N. Y., 2004.
Безусловно, вопросы о том, насколько прозрачными должны быть границы и какие последствия имеет это явление, остаются дискуссионными. Тем не менее ряд исследователей, в частности П. Дж. Катзенстейн, Р. О. Кохэн и С. Д. Краснер, видят в процессе роста транспарентности границ суть самой глобализации <*>. ——————————— <*> См.: Katzenstein P. J., Keohane R. O., Krasner S. D. International Organization and the Study of World Politics // International Organization. 1998. Vol. 52. N 4. P. 645 — 686.
Распространено утверждение, что прозрачность межгосударственных границ сделала мир, во-первых, взаимозависимым. Именно по этой причине некоторые авторы связывают глобализацию с взаимозависимостью <1>. Во-вторых, транспарентность межгосударственных границ «перевернула» прежние представления о безопасности, о конфликтах и их урегулировании <2>, о соотношении внешней и внутренней политики <3>, о дипломатии <4> и о других базовых постулатах классических международных отношений. Она стерла существовавшие ранее довольно жесткие разграничения между внешней и внутренней политикой, а также классической политологией, изучавшей отдельное государство, и традиционными исследованиями, которые занимались анализом ситуации в мире, взаимодействия государств на мировой арене. ——————————— <1> См.: Keohane R. O., Nye J. S. Transnational Relations and World Politics. Cambridge, 1972. <2> См.: Лебедева М. М. Вестфальская модель мира и особенности конфликтов на рубеже XXI века. М.: Космополис (Альманах), 1999. <3> См.: Rosenau J. N. Along the Domestic-Foreign Frontier: Exploring Governance in a Turbulent World. Cambridge, 1997. <4> См.: Talbott St. Globalization and Diplomacy: A Practitioner’s Perspective. 1997. Foreign Policy. N 4. P. 69 — 83.
Открытие межгосударственных границ часто сопровождается активизацией надгосударственных и негосударственных акторов на мировой арене (межправительственных организаций, ТНК, внутригосударственных регионов), а также различного рода неправительственных организаций (правозащитных, экологических, профессиональных и других движений). Одновременно более самостоятельно начинают действовать внутригосударственные регионы. Если ранее они стремились оказывать влияние лишь на внутриполитические процессы своей страны, то ныне они «вторгаются» и во внешнюю сферу. Регионы государств становятся значимым фактором европейского строительства, что привело даже к появлению такого понятия, как «Европа регионов» <*>. Внутригосударственные регионы все чаще пытаются выйти на международный уровень. Например, Шотландия заявляла о своем стремлении войти в структуры ЕС на правах полноправного члена. ——————————— <*> См.: Иванов И. Д. Европа регионов. М., 1998.
В настоящее время международные организации активно участвуют в урегулировании внутренних конфликтов. В результате все менее актуальной становится прежняя жесткая дихотомия: внешняя политика — внутренняя политика. Заметим, что надгосударственные и негосударственные акторы были на международной арене и ранее <*>. Но проблема заключается в том, насколько кардинально их деятельность в начале нынешнего столетия влияет на структуру мира. Сегодня государства оказались вынужденными считаться, с одной стороны, с международными правительственными и неправительственными организациями и институтами, а с другой — со своими же регионами. В этом смысле налицо видимость «размывания» государственного суверенитета; государство как бы отходит от некоторых принципов, зафиксированных в теории классического суверенитета. ——————————— <*> См.: Waltz K. N. Theory of International Politics. Reading (Mass.): Addison-Wesley, 1979. P. 92 — 93.
Конечно, деятельность негосударственных и надгосударственных акторов не была обусловлена только процессом глобализации. После окончания Второй мировой войны межгосударственные организации получили широкое развитие. Сначала предполагалось, что эти надгосударственные структуры станут своеобразными проводниками политики государств в той или иной сфере. Например, в торговле — ГАТТ, а в военно-политической сфере — НАТО <*>. Однако постепенно становилось очевидным, что эти организации все больше начинали играть вполне самостоятельную роль и уже сами оказывали ощутимое влияние как на международные отношения в целом, так и на своих создателей <**>. ——————————— <*> См.: Keohan R. O. After Hegemony: Cooperation and Discord in the World Political economy. Princeton (N. J.), 1984. <**> См.: Gardner R. N. Sterling-dollar Diplomacy in Current Perspective: The Origins and the Prospects of our International Economic Order. N. Y., 1980; Local Commons and Global Interdependence: Heterogeneity and Cooperation in two Domains. 1994 (eds. Keohane R. O., Ostrom E. L.).
Происходит сложный процесс взаимодействия и взаимовлияния государственных структур и международных организаций <*>. ——————————— <*> См.: Wendt A. Anarchy is What States Make of it: Social Construction of Power Politics. 1992. International Organization. Vol. 46. N 2. Spring. P. 395 — 424; Putnam R. Diplomacy and Domestic Policy: The Logic of two-Level Games. 1988. International Organization. Vol. 42. N 3. Summer. P. 427 — 460.
В свою очередь, многие негосударственные структуры, прежде всего занимающиеся экономикой, финансами, информацией, средствами связи, сами оказались заинтересованными в скорейшем развитии процессов глобализации, в еще большей прозрачности границ. Это явилось толчком к новому витку глобализации с ее проблемами и противоречиями <*>. ——————————— <*> См.: Holton R. J. Globalization and the Nation-State. N. Y., 1998.
По М. Уотерсу, глобализация — это «социальный процесс, в котором ограничения, налагаемые территорией на социальное и культурное устройство, ослабевают и в котором люди это ослабление все в большей мере осознают» <*>. Можно привести множество примеров, иллюстрирующих становление «постнационального политического порядка». ——————————— <*> Waters M. Globalization. L.; N. Y., 1995. P. 3.
Отдельные сторонники глобализации пытаются утвердить понятие «постсуверенный мировой порядок». В частности, А. Аппадураи констатирует, что в позитивном плане глобализация означает прежде всего становление транснациональных сфер публичной жизни людей, ранее связанных территориально определенными публичными сферами соответствующих государств. Акторами формирующегося постсуверенного мирового порядка становятся: международные организации, альтернативные движения (экологические, профессиональные, конфессиональные, феминистские), транснациональные корпорации, СМИ, меж — и субнациональные регионы, мигранты и беженцы и т. д. В условиях глобализации одновременно с проблемой власти возникают и другие всеохватывающие проблемы. Одна из категорий и одновременно новая концепция, отражающая и осмысливающая этот общий тренд развития, — управление <*>. Концепция управления стала формироваться в результате происходящего в 80 — 90-е гг. уменьшения роли нации-государства на Западе путем передачи его функций, с одной стороны, на общеевропейский уровень, а с другой — на более низкий, в соответствии с принципом субсидиарности <**>. ——————————— <*> Это понятие было вынесено в название XIX Всемирного конгресса политологов (Квебек, 2000), «Governance», которое нередко противопоставляется термину «government». <**> См.: Россия. Политические вызовы XXI века: Второй всероссийский конгресс политологов, 21 — 23 апреля 2000 г. М., 2002. С. 563.
Этот процесс децентрализации и даже вымывания (hollowing out) государства привел не просто к изменению его роли, но и к появлению новых методов административно-политического управления (то, что было названо «глобальной квазигосударственностью» <*>). Именно в этом направлении складывается новая модель и новое содержание суверенитета. Появляются так называемые постсуверенные или теряющие свою суверенность государства. Тем самым незыблемость государственного и национального суверенитета ставится под сомнение <**>. ——————————— <*> См.: Чешков М. А. Глобальный контекст постсоветской России. М., 1999. <**> См.: Хестанов Р. Россия без Ялты. Современный мир требует частичного отказа от суверенитета // Политический журнал. 2005. N 16(67). С. 63 — 65.
Критики государственно-центристской модели международной жизни считают, что без переосмысления принципиальных теоретических позиций традиционных теорий суверенитета нельзя дать адекватное объяснение современного правопорядка. Модель суверенитета, которая условно может быть названа Маастрихтской моделью, по аналогии с Вестфальской и Филадельфийской моделями суверенитета, дает много материала для такого переосмысления. В отличие от ситуации, сложившейся после заключения Вестфальского мира в 1648 г., сегодня объем суверенитета демократических правовых государств в определенной степени ограничен внутренними и внешними факторами, а также международными правовыми нормами. Но «принципиальные» положения, закрепленные Вестфальскими мирными договорами, остаются незыблемыми: верховенство, независимость и самостоятельность государственной власти на территории государства, независимость в международном общении, обеспечение целостности и неприкосновенности территории. В последнее время выдвигаются предложения о необходимости пересмотреть ряд международно-правовых норм и принципов, прежде всего Устава ООН, в котором провозглашается принцип невмешательства «во внутреннюю компетенцию любого государства» <*>. Принципы соблюдения государственного суверенитета предлагается заменить принципами управления глобальной безопасностью, которое осуществляла бы «обновленная» ООН и ее Совет Безопасности. При этом как-то забывается, что сама Организация Объединенных Наций возникла и существует только благодаря воле суверенных государств, которые поставили цель не допускать впредь всемирных катастроф, подобных Второй мировой войне. ——————————— <*> См.: Устав Организации Объединенных Наций // Международное право в документах. М., 1982. Гл. 1. Ст. 2. П. 7.
Вместе с тем ООН является наследницей Вестфальской системы, которую атакуют по двум направлениям. Во-первых, права человека и право наций на самоопределение противопоставляются принципам государственного суверенитета и территориальной целостности. Во-вторых, национальные государства упрекают в неспособности обеспечить эффективность суверенитета в условиях глобализации <*>. ——————————— <*> См.: Зорькин В. Д. Апология Вестфальской системы // Россия в глобальной политике. 2004. Т. 2. N 3. С. 18 — 25.
Признание международных организаций субъектами международного права уже стало общепризнанным принципом международного права. Наделение международной организации международной правоспособностью осуществляется государствами-членами в учредительном договоре, где зафиксированы их воля и круг прав и обязанностей новой организации в рамках международного правопорядка в пределах реализации компетенции, которые перед ней были поставлены государствами-учредителями <*>. ——————————— <*> Тексты договоров см.: Сборник избранных документов по международному частному праву. Вып. 2. М., 1968. С. 3 — 197; Хиршлер М., Циммерман Б. Западноевропейские объединения. М., 1987. С. 330 — 358; Traite sur l’Union Europeenne. Bruxelles, 1992.
Как просматриваются на фоне этих тенденций проблемы российского государственного суверенитета? Обсуждая данный вопрос, отметим, что Запад вступил в постиндустриальную, постмодернизационную эру «сдвига в сторону нового типа глобальной общности, который очень слабо прослеживается в России и где глобализация реализуется скорее как рамка, фон, задающая общую тональность ее отдельной компоненте при слабо выраженной обратной связи от этой компоненты — к целому» <*>. ——————————— <*> Чешков М. А. Указ. соч. С. 77 — 78.
Современная Россия, как представляется, вступает в эпоху «нового времени», то есть ту, с которой развитые страны Запада расстаются. Поэтому закономерен интерес отечественных исследователей, прежде всего юристов и политологов, к темам государственного суверенитета, вертикали власти, конституции и конституционализма. Часто раздаются призывы: «Назад к Локку, Гоббсу!», «На путь патриотизма, свободы, верности и национальной государственности», «Возвращение государства обратно» <*>. Под этими лозунгами подразумевается примат права, который находит свое воплощение в либерально-демократических принципах власти и государственного устройства (парламентаризм, разделение властей и др.). ——————————— <*> См.: Ильин И. А. О грядущей России: Избранные статьи. М., 1993. С. 334.
Представляется, что российскому варианту государственного суверенитета присущи основные черты зрелого уровня Вестфальской модели. Россия небезболезненно переживает эрозию Ялтинско-Потсдамской системы международных отношений. Это определяется целым рядом причин, которые связаны как с современным периодом развития России, так и с ее историей. Для России на протяжении ряда веков было характерно стремление к иерархическому типу управления, в отличие от демократического управления, предполагающего сложные механизмы согласования интересов. Для России, как замечает политолог Л. Шевцова, были характерны «нерасчлененность власти — восприятие государства и общества как некой единой субстанции, наконец, понимание самой власти как чего-то неделимого и неструктурированного. Нерасчлененность упрощала саму конструкцию власти, которая в рамках унаследованных нами представлений рассматривалась как своеобразная иерархия «вертикаль» с акцентом на подчиненности и субординации» <*>. ——————————— <*> Шевцова Л. Режим Бориса Ельцина. М., 1999. С. 486.
Как уже ранее отмечалось, в российской политической практике и дореволюционного, и советского периодов это находило выражение в стремлении к централизации государства, в негативном отношении к компромиссам (в этом плане показательна статья В. И. Ленина «О компромиссах», где под компромиссами он понимает временную уступку, чтобы затем взять реванш <*>). Стремление к централизованному управлению достигло своего пика в Советском Союзе. На это обращает внимание Ф. Фукуяма, говоря о том, что именно индустриальная эпоха — эпоха паровоза, железных дорог, заводов — сделала возможным веберовское централизованное государство, наиболее ярким примером которого является Советский Союз <**>. Возможно, именно поэтому Советскому Союзу в силу своей истории, масштабов была близка система тех отношений, которые предполагали такое государство, которое обязано занимать ключевые позиции на международной арене. Подобное стремление свойственно и другим государствам. Отход от этой системы для современной России оказывается непростым. ——————————— <*> См.: Ленин В. И. О компромиссах // Полн. собр. соч. М.: Изд-во полит. литературы, 1975. Т. 34. С. 133 — 139. <**> См.: Fukuyama F. Second Thoughts. The Last Man in a Bottle. 1999. The National Interest. Summer. P. 26.
Это связано еще и с тем, что в течение последних 15 лет Россия переживала сложные времена, связанные с переходным периодом. Очевидно, что в любом государстве внутриполитическое, социальное, экономическое реформирование идет непросто. В России после более чем 10-летнего периода реформ множество проблем в экономике, политической, общественной жизни, социальных отношениях не только не решены, но и усугубились: финансовый кризис 1998 г., этнические конфликты, коррупция, инфляция, терроризм. Все эти негативные процессы развивались на фоне ослабления государственной власти, что обусловлено как объективными причинами (либерализация экономики, децентрализация власти, демократизация), так и субъективными (ошибки при проведении реформ, отсутствие кадровой политики и четких «правил игры» в отношении собственности и т. п.) <*>. ——————————— <*> См.: Делягин М. Г. Россия после Путина. Неизбежна ли в России «оранжево-зеленая» революция? М.: Вече, 2005. С. 416.
С удовлетворением можно констатировать, что в настоящее время Россия вошла в период стабилизации и развития. А имевшее место до недавнего времени уменьшение роли государства в жизнедеятельности России породило в настроениях населения, в общественном мнении все более выраженную потребность в «наведении порядка», укреплении государственной власти, усилении позиций на международной арене. По этой причине позитивно воспринимаются решительные действия, в которых демонстрируется сила и независимость государства. Показательно, что, по данным опроса РОМИР, в начале 2000 г. среди ответов на вопрос: «Чего вы ожидаете от президента, за которого будете голосовать?» — на третьем месте по степени значимости оказался ответ: «Возвращения стране статуса великой державы» <*>. Заметим, что этот ответ был дан на фоне множества других российских проблем: военных действий в Чечне, растущего числа людей, оказавшихся за чертой бедности, и др. Подобные настроения существуют в обществе и в настоящее время. ——————————— <*> См.: Кутковец Т., Клямкин И. Что ждет Россия от Путина. М.: Фонд «Либеральная миссия», 1999.
Россия пока не смогла выработать четкий внешнеполитический курс, соответствующий изменившимся внутренним и международным реалиям. Сначала просматривались попытки интеграции с Западом, что вызвало резкую критику оппозиции. Затем началась переориентация на страны Востока. Появилась концепция многополюсного мира, выдвинутая в качестве ответа на тезис, сформулированный Дж. Бушем-старшим во время войны в Персидском заливе: «С распадом СССР и исчезновением одного из полюсов биполярного мира образовался однополярный мир во главе с США» <*>. ——————————— <*> Киссинджер Г. Дипломатия. М.: Ладомир, 1997. С. 37.
Впрочем, модели однополярного мира, так же как и модели многополюсного мира, подчас не в полной мере отражают современные реалии и отличаются, согласно Дж. Розенау, от «многоцентричного мира», предполагающего участие неправительственных структур в качестве «центров» <*>. ——————————— <*> См.: Rosenau J. N. Pre-Theory Revised: World Politics in an Era of Cascading Interdependence. 1984. International Studies Quarterly. N 1. P. 3 — 29.
Можно сказать, что возврат к антиэтатистской философии права был осуществлен в 90-е гг. и послужил весьма конкретной цели — созданию «единого мира» под контролем мирового «демократического порядка» с его институтами (МВФ, G-8, МБРР). Ядром этой доктрины является объявление национальных интересов и суверенитета государства второстепенными перед понятиями «демократия» и «права человека». Из этого следует ослабление роли национальных государств и их суверенитета, рост влияния наднациональных структур и морального авторитета международных механизмов. Российская внешняя политика в 90-х гг. активно восприняла доктрину единого мира, в котором целью и смыслом существования государств объявлена борьба за «мировую демократию». Однако сразу обнаружилось, что эта цель противоположна стремлению государств обеспечивать суверенитет, добиваться того, чтобы беспрепятственно воспроизводить свои ценности и традиции. Запад же под псевдогуманистическую риторику вел иную реальную политику давления на «демократическую» Москву с тем, чтобы демонтаж Советского Союза был произведен по республиканским границам. Согласие тогдашнего руководства СССР на объединение Германии без письменно закрепленных обязательств имело в качестве ответа открытую линию на расширение НАТО в сторону России. Политика США в этот период стала еще более идеологизированной, претендующей на выражение «общемирового идеала», отождествление себя с лидером мировой цивилизации. Глобализация же стала неофициальной идеологией политической и деловой элиты США; она определяет роль Америки в мире и отождествляет ее с предполагаемыми благами, которые несет новая эра. Глобализация заполнила основной пробел в новом статусе Америки как единственной мировой сверхдержавы <*>. ——————————— <*> См.: Бжезинский Зб. Выбор. Мировое господство или глобальное лидерство. М.: Международные отношения, 2005. С. 187 — 189.
Распад СССР и превращение бывших союзных республик в новых субъектов международного права были проведены так, что народы, тяготеющие к России, были намеренно лишены права выбора. То же испытала на себе Югославия. Для поспешного признания расчленения Югославии, впрочем, как и распада Советского Союза (государств — основателей ООН и участников Хельсинкского Акта), были применены положения «о праве наций на самоопределение» и «о мирном изменении границ». Но территории Украины, Грузии, Молдавии, Боснии и Герцеговины, Хорватии объявлены не подлежащими изменению. Их границы, до этого внутренние административные, были провозглашены международными и неприкосновенными на основе того же Акта (был использован принцип нерушимости границ). Характерно, что ни одно западное государство в XX в. не позволило применить к себе пресловутое «право наций на самоопределение», которое «нарушает суверенитет каждого окончательно образовавшегося государства» (Etat definitivement constitue) и «поэтому не принадлежит ни части, ни какому-либо другому государству». В свое время эксперты Лиги Наций установили, что в западных г осударствах «право на самоопределение» противоречит «самой идее государства как единицы территориальной и политической» и праву остального народа и государства на единство. Исключение было сделано для «стран, охваченных революцией» <*>. По отношению к себе страны Запада по-прежнему придерживаются традиционного понятия государственного суверенитета и нерушимости территории. ——————————— <*> См.: The Intimate Papers of Colonel House. L., 1928. Vol. IV. P. 204 — 206.
Западная наука умышленно сводит суверенитет к правам нации и личности, причем смешивается западное же понятие «нация» с этносом, что позволяет произвольно объявлять любые сепаратистские устремления национально-освободительным движением к самоопределению. Так, В. Л. Цымбурский приводит в качестве примера попытку литовского юриста А. Бурачаса игнорировать классическую основу теории суверенитета и самого ее родоначальника Ж. Бодена <*>. А. Бурачас в контексте явных сепаратистских задач литовской политической элиты начала перестройки утверждал, что суверенитет есть не что иное, как «совокупность полновластия нации и прав, гарантирующих независимость личности…» <**>. Не поддающийся определению суверенитет личности прикрывает национально-этнические претензии на отторжение территории. ——————————— <*> См.: Цымбурский В. Л. Идея суверенитета в посттоталитарном контексте // ПОЛИС (Политические исследования). 1993. N 1.18. <**> Бурачас А. Суверенитет // 50/50: Опыт словаря нового мышления. М., 1989. С. 519.
Эта концепция имеет и вполне определенные социальные последствия. Человек, свободный от ассоциаций с высшими духовными ценностями (религиозными, национальными, семейными), становится не гражданином своего Отечества, а гражданином мира, живущим по принципу «ubi bene ibi patria» — «где хорошо, там и отечество». Такому человеку удобнее мировое правительство, а не правительство национальное. Государство перестает быть преемственно живущим организмом, связанным духом и общими историческими корнями. Оно превращается в народонаселение. Это и есть судьба суверенного демоса и его мнимой кратии в одномерном атлантическом Pax Americana, где за ними стоит всесильная мировая олигархия. Так называемая борьба за права человека, отстаивание гуманитарных ценностей стали активным предлогом для вмешательства во внутренние дела государств, посягательства на их суверенитет. Роль высших судей присвоили себе все те же западные страны (главный судья — Соединенные Штаты). Примеров тому немало. Вспомним хотя бы развитие событий вокруг Косово. Признание нарушения прав обычно идет только в нужном для США направлении. Косовские албанцы — жертвы геноцида; сербы, тысячи семей которых были изгнаны из родных мест, — их трагедия под защиту прав человека не подпадает. Становится правилом, что предъявлять претензии по поводу положения дел с правами человека могут только США, при этом как будто нет и не может быть вопиющих фактов подобных нарушений, допускаемых самими Соединенными Штатами. Сверхдержаве позволено все — вот как понимают международное право некоторые государственные деятели и политики. В мире все чаще США единолично определяют критерии «правды», сами судят, сами принуждают и сами карают непокорных, объявляя их нецивилизованными, а значит, подлежащими давлению извне и лишаемыми защиты международными правовыми нормами. Сегодня фантом «воли международного сообщества» прикрывает агрессию и карательные операции США и НАТО, чему служит и удобная эгида «универсальной» международной организации — ООН. Но обе стороны медали — и присвоение себе Соединенными Штатами роли арбитра, и универсальная эгида — это угроза существу государственного суверенитета. Международное публичное право, в котором субъектом является государство, постепенно становится факультативной темой. Все договоры и соглашения на самом деле лишь протоколы о намерениях с клаузулой «rebus sic distantibus» (при таком положении дел, пока условия сохраняются). Вопреки псевдогуманистической пропаганде, роль силы в международных отношениях чрезвычайно возросла, а карта мира вновь стала неустойчивой. В подтверждение приведем такой факт. В ходе своего визита в США в октябре 2005 г. тогдашний итальянский премьер С. Берлускони, касаясь темы участия Италии в войне в Ираке, заявил: «Война в крайнем случае может стать способом экспорта демократии» <*>. ——————————— <*> РГ. 2005. 2 нояб.
США присвоили себе роль «миротворца в масштабах планеты». За последние годы имели место не санкционированные ООН операции — в Косово, Афганистане и Ираке. Действуя по собственному усмотрению, США объясняют свои действия якобы неэффективностью миротворческой и гуманитарной деятельности, осуществляемой без их участия. Однако не составляет особого труда заметить, что за каждой интервенцией обязательно присутствуют интересы самих США (экономические, как, например, в Ираке; геополитические, как в Косово). Практика не санкционированных ООН действий США против несостоявшихся, слабых государств, ограничивающих, а фактически попирающих их суверенитет, вызывает резкую отрицательную реакцию в мире. Не случайно, что в самой Америке звучат призывы отказаться «от глобального доминирования в пользу глобального лидерства» <*>, в том числе и таких «политических зубров», как Збигнев Бзежинский. ——————————— <*> См.: Бзежинский Зб. Указ. соч.
Узурпировав право выносить вердикт другим государствам и ставя себя над международным правом, США в начале третьего тысячелетия нуждаются в универсалистской идее и провозглашают ее через подобие доктрины: «Защита демократии и прав человека — общее дело мирового сообщества». Американская идеология либерализма тем самым превращается в тоталитарное мировоззрение, не терпящее сосуществования иных ценностей. Предполагается, что любое государство обязано прежде всего проводить проамериканскую политику и не препятствовать геополитическим планам США управления миром, иначе его демократия будет немедленно объявлена ненастоящей, а само государство тоталитарным. Эти идеи были полностью реализованы при ликвидации Югославии. Симптоматично, что еще во время югославского кризиса в США Фондом Карнеги был переиздан Доклад 1914 г. о Балканских войнах. Главное в этой публикации — предисловие автора американской «доктрины сдерживания» Дж. Кеннана, определившего подход к будущему развитию событий на Балканах. Он указал, что «ограничения, налагаемые на балканских участников в отношении того, что они считают своим неограниченным суверенитетом и свободой действий, должны быть куда более значительными, чем те, что обычно применяются в международном сообществе» <*>. ——————————— <*> Kennan G. F. The Other Balkan Wars: A 1913 Carnegie Endowment Inquiry in Retrospect with a new Introduction and Reflections on the Present Conflict by. Washington. D. C. 1993. P. 16.
«Теоретические» положения Кеннана полностью противоречат международному праву. Ведь те, кто извне занимался этой проблемой, оказывается, были способны на «нововведения в области прав и обязанностей, предполагаемых термином «суверенитет», а также «были готовыми применить силу». Так, уже в 1993 г. была сделана проекция от балканского конфликта на весь мир, было «обосновано» право США вмешиваться во внутренние дела суверенных государств, вплоть до агрессии. Анализ официальных заявлений госсекретарей США от М. Олбрайт и К. Пауэла до К. Райс, сделанных за последние годы перед Комитетом по иностранным делам Палаты представителей США, подтверждает глобальный смысл целей США. Именно эти цели толкнули Вашингтон на слом международного правового порядка, сложившегося после Второй мировой войны. Вот почему в начале третьего тысячелетия вряд ли у кого-либо остаются сомнения, что вовсе не российское великодержавие было угрозой стабильности и равновесию мировых сил. Наоборот, Россия была единственным препятствием на пути к насильственной униформации многообразного мира в интересах мирового центра власти, диктующего свою волю суверенным субъектам международного сообщества. Восстановить равновесие, обрести роль державы возможно лишь тогда, когда Россия примет навязанный ей вызов, однако для этого нужна мощь не только материальная, но и духовная.
