Сегодняшняя реальность позволяет по-новому взглянуть на роль судов в создании прецедентов, а предложение наделить новой функцией высшие органы судебной власти — по выработке судебных прецедентов — является актуальным в современных условиях. При этом необходимо четко разделять судебный прецедент и судебную практику. Это не тождественные понятия: если судебный прецедент — это решение высшего судебного органа по конкретному делу, принимаемое за образец в последующих сходных случаях, то судебная практика — это результат единообразного применения закона. Отношение к судебному прецеденту в литературе остается неоднозначным, но в последнее время все же превалирует точка зрения о том, что его пора узаконить. Теория права выделяет три основных направления становления правовой нормы: перерастание мононорм (первобытных обычаев) в нормы обычного права и санкционирование их государством; правотворчество государства, которое выражается в издании специальных документов, содержащих юридические нормы, — нормативных актов; прецедентное право, состоящее из конкретных решений (принимаемых судебными и административными органами и приобретающих характер образцов, эталонов для решения других аналогичных дел). Исходя из этого определяются основные формы (источники) права: обычай, судебный прецедент и нормативный правовой акт. Данные источники права существуют во всех правовых семьях, но в каждой семье преобладающее значение имеет та или иная форма права. В российской правовой системе судебный прецедент источником права официально не признается, а общественные отношения в основном регулируются нормативными правовыми актами. Правда, в настоящее время отношение к судебному прецеденту изменилось. В. С. Нерсесянц полагает, что судебный прецедент — это судебное решение по конкретному делу, имеющее значение общеобязательного правила для такого решения всех аналогичных дел; право принимать решения, имеющие значение прецедента, имеют лишь высшие судебные инстанции (в соответствии с установленными правилами прецедента) <1>. ——————————— <1> Нерсесянц В. С. Теория права и государства. М., 2001. С. 134.
По мнению Л. Б. Алексеевой «под судебным прецедентом понимается выработанный судебной практикой и подтвержденный авторитетом высшего судебного органа страны образец применения закона» <2>. ——————————— <2> Алексеева Л. Б. Судебный прецедент: произвол или источник права? // Советская юстиция. 1991. N 14. С. 2 — 3.
В связи с процессами интеграции и глобализации в последнее время все острее встает вопрос исполнения решений Европейского суда по правам человека. В статье 46 Конвенции о защите прав человека и основных свобод (далее — Конвенция) предусмотрена обязанность государств, подписавших Конвенцию, исполнять окончательные постановления Суда по делам, в которых они являются сторонами. Эта обязанность возлагается на все органы государственной власти, органы местного самоуправления и их должностных лиц <3>. ——————————— <3> Едидин Б. А. Исполнение решений Европейского суда по правам человека: современные проблемы теории и практики // Арбитражный и гражданский процесс. 2004. N 11.
К сожалению, необходимо признать, что в настоящее время не решена проблема официального опубликования решений Европейского суда по правам человека. В Государственную Думу четыре года назад был внесен проект Федерального закона «О порядке опубликования в Российской Федерации решений Европейского суда по правам человека», однако Постановлением от 23 мая 2003 г. N 4099-III ГД он был отклонен. Законопроект был разработан с целью ознакомления законодательных, исполнительных и судебных органов, а также граждан РФ с решениями Европейского суда по правам человека, учитывая обязательства, взятые на себя нашим государством при вступлении в Совет Европы по признанию полномочий Европейского суда по правам человека для РФ, им также определялся порядок опубликования в РФ постановлений Европейского суда по правам человека. В соответствии со ст. 2 законопроекта решения Европейского суда по правам человека, принятые по делам, в которых стороной является РФ, подлежат обязательному переводу на русский язык с официальных языков Совета Европы в срок, не превышающий пяти месяцев с момента вынесения по делу окончательного решения. На основании ст. 3 проекта Закона решения Европейского суда по правам человека по делам, в которых стороной является РФ, подлежали обязательному опубликованию в Собрании законодательства РФ в срок, не превышающий шести месяцев с момента вынесения по делу окончательного решения. К сожалению, в связи с тем, что проект был отклонен, вопрос официального опубликования решений Европейского суда по правам человека остался открытым. В то же время ст. 15 Конституции России предусмотрено обязательное официальное опубликование (обнародование) законов и других актов общего действия, в которых затрагиваются права, свободы и обязанности человека и гражданина. Более того, согласно ч. 3 ст. 15 Конституции они не могут применяться, если не опубликованы официально для всеобщего сведения. Понятно, что данные положения Конституции РФ имеют целью довести все акты, затрагивающие права человека и их содержание, до всеобщего сведения, что абсолютно необходимо для их реализации. При этом именно официальное опубликование служит гарантией того, что публикуемый текст полностью соответствует оригиналу, т. е. тому тексту, который был принят компетентным органом и подписан компетентным должностным лицом. Однако тут встает вопрос о легитимности правовых позиций Европейского суда по правам человека, если они официально не опубликованы в соответствующих официальных изданиях. Исследуя природу решений Европейского суда по правам человека, можно прийти к выводу, что по своему содержанию и влиянию на правовую систему они стоят в одном ряду с решениями Конституционного Суда РФ. Как известно, постановления Конституционного Суда РФ окончательны, обжалованию не подлежат и не могут быть пересмотрены, в том числе и по исключительным обстоятельствам; законы и нормативные акты либо их части, признанные неконституционными, утрачивают свою силу. Как и решения Европейского суда по правам человека, постановления Конституционного Суда РФ формируют правовые позиции, которые становятся обязательными для судов России. Любое принимаемое Европейским судом по правам человека решение носит обязательный характер, что также аналогично постановлениям Конституционного Суда РФ. Рассматривая вопрос об обязательности его решений, Л. В. Лазарев, в частности, указывает: «Обязательность решения Конституционного Суда не означает вместе с тем что таковым является все его содержание, что оно целиком носит нормативно-прецедентный характер как источник конституционного права. Она относится, прежде всего, к резолютивной части, содержащейся в ней формулировке решения. Но обязательна и мотивировочная часть, правда, не все в ней сказанное, а то, что образует систему правовых аргументов, правовую позицию, лежащую в основе решения и выражающую правопонимание соответствующего конституционного принципа, нормы и должного конституционного содержания оспоренного правоположения» <4>. ——————————— <4> Лазарев Л. В. Конституционный Суд России и развитие конституционного права // Журнал российского права. 1997. N 11. С. 9.
Необходимо заметить, что, в отличие от решений Конституционного Суда РФ, порядок исполнения и ответственность за неисполнение которых установлены Федеральным конституционным законом, решения Европейского суда по правам человека не обеспечены необходимой правовой охраной и гарантиями их исполнения на законодательном уровне. Естественно, что такая ситуация может в ближайшей перспективе привести к снижению эффективности защиты прав и свобод граждан РФ в Европейском суде по правам человека. На сегодняшний день является общепризнанным, что констатация Европейским судом одного или нескольких нарушений Конвенции налагает на государство-ответчика четкие и определенные обязательства. Первое из этих обязательств касается частной ситуации заявителя: оно состоит в том, чтобы, выражаясь словами самого Суда, «положить конец нарушению и устранить его последствия с целью восстановления, насколько это возможно, ситуации, существовавшей до нарушения» <5>. Таким образом, на практике речь может идти о совершенно конкретных мерах, которые необязательно ограничиваются выплатой присужденной Судом денежной компенсации. ——————————— <5> Решение от 31 октября 1995 г. Papamichalopoulos v. Greece // Туманов В. А. Европейский суд по правам человека: Избранные решения. Т. 1. М., 2000. С. 820.
Второе обязательство государства-ответчика состоит в принятии «действенных мер для предотвращения новых нарушений Конвенции, подобных нарушениям, выявленным решениями Суда». Суд указал, что «государства в принципе свободны в выборе средств, которые ими будут использоваться для выполнения этих обязательств», однако эти средства должны «находиться в соответствии с выводами, содержащимися в решении Суда». Более того, Суд подчеркнул, что выбор средств для исполнения решения происходит под контролем Комитета Министров, который в силу своей функции в рамках Конвенции следит за исполнением решений Суда. Меры индивидуального и общего характера, принимаемые для исполнения решений, крайне разнообразны. Они преследуют цель прекращения нарушений, продолжающихся во времени, и устранения последствий нарушений, совершенных в прошлом, с целью восстановления, насколько это возможно, ситуации, которая имела место до нарушения Конвенции (restitutio in integrum). Во многих случаях restitutio in integrum невозможно ввиду самого характера нарушения. Например, при нарушении ст. 3 Конвенции вследствие пыток или бесчеловечного обращения невозможно восстановить ситуацию в том виде, в каком она существовала до совершения нарушения, и единственной компенсацией в данном случае может быть компенсация материального и морального ущерба. В России действует Федеральный закон от 21 июля 1997 г. N 119-ФЗ «Об исполнительном производстве», в ст. 7 которого установлен перечень исполнительных документов, к которым отнесены исполнительные листы, выдаваемые судами на основании решений межгосударственных органов по защите прав и свобод человека. К данным органам можно отнести и Европейский суд по правам человека. На основании его решения согласно п. 1 указанной статьи выдается исполнительный лист, который подлежит немедленному исполнению. Однако в настоящее время порядок выдачи исполнительных документов на основании решений таких органов законом не урегулирован. Следовало бы внести в Федеральный закон «Об исполнительном производстве» норму, которая включала бы решения Европейского суда по правам человека в перечень решений, подлежащих исполнению судебными приставами. Справедливости ради следует отметить, что с выплатой компенсаций, присужденных Европейским судом по правам человека, особых проблем в РФ не возникает, чему немало способствует ежегодное включение в расходную часть федерального бюджета серьезной суммы, специально предусмотренной для этих целей. Так, в 2003 г. такая сумма составила 10 млн. руб., в 2004 г. — 60 млн. руб., в 2005 г. — 60 млн. руб. Говоря о прецедентном характере решений Европейского суда по правам человека, необходимо отметить, что теория права выделяет и прецеденты толкования правовых норм. Так, А. Б. Венгеров пишет: «…этот результат возникает в процессе толкования правовых норм судебными органами (в России — Конституционным Судом, Верховным Судом, Высшим Арбитражным Судом, а, например, в Англии — Палатой лордов) или самим законодательным органом. Прецедент толкования несколько отличается от судебного прецедента своей ориентацией на логические проблемы содержания того или иного закона, на его отдельные аспекты, на процедуру запроса и т. д.» <6>. ——————————— <6> Венгеров А. Б. Теория государства и права. 3-е изд. М., 2000. С. 353.
Несомненно, примером прецедента толкования в правовой системе России являются постановления Конституционного Суда РФ по толкованию Конституции РФ, которые имеют не только нормативный характер, но и приоритетное значение перед другими видами ее толкования <7>. ——————————— <7> См.: Хабриева Т. Я. Толкование Конституции Российской Федерации: теория и практика. М., 1998.
Европейский суд по правам человека осуществляет толкование положений Конвенции о защите прав человека и основных свобод. Его решения носят прецедентный характер, поскольку в принимаемых судебных актах формируются правовые позиции, которые также можно рассматривать в качестве разновидности судебного прецедента. При этом свою роль в толковании Европейский суд по правам человека видит не в том, чтобы подменять национальные судебные органы, — ведь именно на суды ложится задача толкования внутреннего законодательства; когда же внутреннее право отсылает к положениям международного права или к международным договорам, роль Суда состоит в проверке соответствия Конвенции результатам соответствующего толкования <8>. ——————————— <8> Микеле де Сальвиа. Прецеденты Европейского суда по правам человека. СПб., 2004. С. 57.
Данный подход представляется правильным. Если Европейский суд является органом пусть и специфическим, осуществляющим судебную власть, то и его правотворческие функции должны реализоваться в присущей судам форме судебного прецедента <9>. Толкование Конвенции Европейским судом приобретает системный характер и имеет огромное значение, прежде всего, для правореализационного процесса. Результатом толкования Конвенции становится решение Суда, которое как прецедент толкования имеет значение не только для участников дела, но и для других субъектов. ——————————— <9> Применительно к Конституционному Суду РФ Л. В. Лазарев отмечает, что тот официально и законно создает судебный прецедент в РФ, т. е. является в определенном отношении своего рода субъектом правотворчества, который мы рассматриваем как аналог ЕСПЧ. См.: Лазарев Л. В. Указ. соч. С. 6.
Приведем в качестве примера ряд решений Европейского суда по правам человека, в которых суд осуществляет судебное толкование положений Конвенции. Общеизвестно, что в вопросе оснований продления срока содержания под стражей суды РФ последовательно ссылались на тяжесть обвинения как на главное обстоятельство при оценке опасности, что заявитель скроется от правосудия либо воспрепятствует производству по уголовному делу. Но позиция Европейского суда по правам человека несколько иная. Суд неоднократно отмечал, что, хотя суровость наказания, которое может быть назначено, является важным элементом при оценке опасности того, что заявитель может скрыться от правосудия или продолжить заниматься преступной деятельностью, необходимость в продлении срока лишения свободы не может оцениваться исключительно абстрактно, когда во внимание принимается лишь тяжесть преступления. Продление срока содержания под стражей не может предвосхищать наказание, связанное с ограничением свободы (см. Постановления от 26 июня 1991 г. по делу Летелье (Letellier) против Франции, от 8 февраля 2005 г. — Панченко против Российской Федерации, от 30 октября 2003 г. — Конвенцию Горал (Goral) против Польши, от 26 июля 2001 г. — Илийков (Ilijkov) против Болгарии). Продление срока содержания под стражей может быть обоснованным в конкретном случае, если этого требуют публичные интересы, которые, несмотря на презумпцию невиновности, перевешивают принцип уважения индивидуальной свободы; любая система обязательного заключения под стражу сама по себе не соответствует п. 3 ст. 5 Конвенции (Постановление от 7 апреля 2005 г. по делу Рохлина против Российской Федерации, упоминавшееся выше Постановление по делу Илийков против Болгарии). При решении вопроса о том, должно ли какое-либо лицо быть освобождено или заключено под стражу, государственные органы в соответствии с п. 3 ст. 5 Конвенции должны рассмотреть возможность применения альтернативных мер обеспечения его явки в суд; данное положение Конвенции не только провозглашает право на «судебное разбирательство в разумный срок либо освобождение до суда», но и закрепляет, что «освобождение может быть обусловлено предоставлением гарантий явки в суд» (см. Постановления от 15 февраля 2005 г. по делу Сулаойя (Sulaoja) против Эстонии, от 21 декабря 2000 г. — по делу Яблоньски (Jablonski) против Польши). Сформировав данную правовую позицию, Европейский суд признал, что, не рассмотрев конкретные факты и возможность применения альтернативных «мер пресечения» и опираясь главным образом на тяжесть обвинений, государственные органы продляли срок содержания под стражей на основаниях, которые не могли быть признаны «существенными и достаточными». Таким образом, государственные органы не смогли обосновать содержание под стражей в рассматриваемый период. При данных обстоятельствах нет необходимости рассматривать вопрос о том, осуществлялось ли производство по делу с «особым усердием» и, следовательно, имело место нарушение п. 3 ст. 5 Конвенции <10>. ——————————— <10> Постановление Европейского суда по правам человека от 2 марта 2006 г. по делу Долгова против Российской Федерации. Обжалуется нарушение прав на судебное разбирательство дела в разумный срок и избранную меру пресечения в виде содержания под стражей. По делу допущено нарушение п. 3 ст. 5 Конвенции о защите прав человека и основных свобод // Бюллетень Европейского суда по правам человека. 2006. N 8.
В других делах Европейский суд по правам человека отмечал: крайне важно и актуально понимать, что «право на суд», вытекающее из положений ст. 6 Конвенции, включает в себя и обязанность государства по исполнению вступившего в законную силу судебного решения (Постановления от 19 марта 1997 г. по делу Хорнсби (Hornsby) против Греции, от 7 мая 2002 г. — по делу Бурдов против России). Однако данная обязанность не является абсолютной и может подвергаться некоторым ограничениям, установленным по умолчанию: от стороны, выигравшей дело, можно требовать совершения некоторых процессуальных шагов в целях получения суммы долга по судебному решению (решение от 28 ноября 2000 г. по делу Трейял (Treial) против Эстонии). Формальные требования, которые должен соблюсти взыскатель, не должны ограничивать или сокращать возможность исполнительного производства таким образом и в такой степени, чтобы была подорвана сама сущность «права на суд» (постановление по делу Кройц (Kreuz) против Польши). При рассмотрении жалобы Алексея Шведова против Российской Федерации Европейский суд отметил, что исполнительное производство, в ходе которого исполнительный лист находился в службе судебных приставов в течение почти двух лет, длительное неисполнение судебного решения нарушило право заявителя на суд, следовательно, имело место нарушение п. 1 ст. 6 Конвенции. За это время никакого прогресса в исполнении достигнуто не было, и власти РФ не представили какого-либо обоснования данной задержки в исполнении. Единственной причиной, приведенной властями РФ, было отсутствие денежных средств у должника. По мнению Европейского суда, «государственные власти не могут ссылаться на отсутствие денежных средств как на обоснование неисполнения судебного решения» (Постановление от 27 июля 2004 г. по делу Ромашов против Украины). Таким образом, государство ответственно за данную задержку при исполнении судебного решения, вынесенного в пользу заявителя. Согласно позиции Европейского суда «требование» может пониматься как «собственность» в смысле ст. 1 Протокола N 1 к Конвенции в случае, если в достаточной мере установлено, что оно может быть юридически реализовано (Постановление от 9 декабря 1994 г. по делу Греческие нефтеперерабатывающие заводы «Стрэн» и Стратис Андриатис (Stran Greek Refineries and Stratis Andreadis) против Греции). Не исполнив судебное решение от 15 марта 1999 г., национальные власти воспрепятствовали заявителю в получении денежных средств, которые он разумно ожидал получить (Постановление по делу Бурдов против России). Следовательно, невозможность для заявителя в течение длительного времени добиться исполнения судебного решения представляет собой также вмешательство в его право на беспрепятственное пользование своим имуществом, закрепленное в первом предложении п. 1 ст. 1 Протокола N 1 к Конвенции. В последнее время и такой авторитетный орган, как Конституционный Суд РФ, при принятии своих решений обращается к правовым позициям Европейского суда по правам человека. В качестве примера можно привести Постановление Конституционного Суда РФ от 27 июня 2000 г. N 11-П по делу о проверке конституционности положений ч. 1 ст. 47 и ч. 2 ст. 51 УПК РСФСР в связи с жалобой гражданина В. И. Маслова, в котором, в частности, указано следующее. Рассматривая право обвиняемого на получение помощи адвоката как распространяющееся на досудебные стадии производства (решения от 24 мая 1991 г. по делу Quaranta, от 24 ноября 1993 г. — по делу Ymbrioscia), Европейский суд по правам человека сформулировал ряд положений, согласно которым отказ задержанному в доступе к адвокату в течение первых часов допросов полицией в ситуации, когда праву на защиту мог быть нанесен невосполнимый ущерб, является — каким бы ни было основание такого отказа — несовместимым с правами обвиняемого, предусмотренными ст. 6 Конвенции о защите прав человека и основных свобод (решение от 8 февраля 1996 г. по делу Murray). При этом под обвинением в смысле ст. 6 Конвенции Европейский суд понимает не только официальное уведомление об обвинении, но и иные меры, связанные с подозрением в совершении преступления, которые влекут серьезные последствия или существенным образом сказываются на положении подозреваемого (решения от 27 февраля 1980 г. по делу Deweer, от 15 июля 1982 г. — по делу Eckle, от 10 декабря 1982 г. — по делу Foti), т. е. считает необходимым исходить из содержательного, а не формального понимания обвинения. Таким образом, оспариваемые положения ч. 1 ст. 47 УПК РСФСР, согласно которым лицо, подозреваемое в совершении преступления, получает право пользоваться помощью защитника с момента объявления ему либо протокола задержания, либо постановления о применении до предъявления обвинения меры пресечения в виде заключения под стражу, исходя из их буквального смысла, ограничивают право каждого на досудебных стадиях уголовного судопроизводства пользоваться помощью адвоката (защитника) во всех случаях, когда его права и свободы могут быть существенно затронуты действиями и мерами, связанными с уголовным преследованием, и, следовательно, не соответствуют ст. 17 (ч. 1), 21 (ч. 1), 22 (ч. 1), 48 и 55 (ч. 3) Конституции РФ.
