(Коняхин В. П.) («Известия вузов. Правоведение», 2010, N 6)
ВЗАИМОСВЯЗЬ МЕЖДУНАРОДНОГО И ВНУТРИГОСУДАРСТВЕННОГО УГОЛОВНОГО ПРАВА: ЗАКОНОДАТЕЛЬНЫЙ И ПРАВОПРИМЕНИТЕЛЬНЫЙ АСПЕКТЫ
В. П. КОНЯХИН
Коняхин Владимир Павлович, доктор юридических наук, профессор, зав. кафедрой уголовного права и криминологии юридического факультета Кубанского государственного университета.
Вопрос о взаимосвязи международного и внутригосударственного уголовного права имеет богатую историографию. Достаточно сказать, что уже к концу XIX столетия в доктрине международного права сформировалось два основных подхода к его решению: монистический и дуалистический. Первый представлен сейчас двумя модификациями, исходящими соответственно из примата внутригосударственного (национального) либо международного права. Суть второго (дуалистического) подхода заключается в параллельном существовании равнозначных систем международного и национального права, которые тесно соприкасаются, но никогда не пересекаются друг с другом. Каждый из названных подходов в той или иной степени уже получил освещение в многочисленных трудах отечественных специалистов по международному <1> и международному уголовному праву <2>. Учитывая исключительную дискуссионность и многоплановость данного вопроса, хотелось бы сосредоточиться на его авторской интерпретации через призму двух аспектов — законодательного и правоприменительного. Как представляется, это целесообразно сделать на макро — и микроуровне, другими словами — на уровнях философских категорий «целого» (т. е. права) и «части» (т. е. отдельных нормативных предписаний права). ——————————— —————————————————————— КонсультантПлюс: примечание. Учебник «Международное право и правовая система Российской Федерации. Общая часть: Курс лекций» (Зимненко Б. Л.) («РАП», «Статут», 2010) включен в информационный банк согласно публикации — «РАП», «Статут», 2010. —————————————————————— <1> См., напр.: Блищенко И. П. Международное и внутригосударственное право. М., 1960; Буткевич В. Г. Соотношение внутригосударственного и международного права. Киев, 1981; Гаврилов В. В. Понятие и взаимодействие международной и национальной правовых систем. Владивосток, 2005; Зимненко Б. Л. Международное право и правовая система Российской Федерации. М., 2006; Лукашук И. И. Нормы международного права в правовой системе России. М., 1997; Мюллерсон Р. А. Соотношение международного и национального права. М., 1982. <2> См., напр.: Бибик О. Н. Источники уголовного права Российской Федерации. СПб., 2006. С. 115 — 132; Вдовин В. А. Имплементация международно-правовых норм в уголовном праве Российской Федерации (вопросы Общей части). Ульяновск, 2006. С. 7 — 109; Иногамова-Хегай Л. В. Международное уголовное право. СПб., 2003. С. 34 — 42; Кибальник А. Г. Современное международное уголовное право: понятие, задачи и принципы. СПб., 2003. С. 182 — 250; Лукашук И. И., Наумов А. В. Международное уголовное право. М., 1999. С. 6 — 8, 18 — 27; Международное уголовное право / Под общ. ред. В. Н. Кудрявцева. М., 1999. С. 36 — 49; Пудовочкин Ю. Е., Пирвагидов С. С. Понятие, принципы и источники уголовного права: сравнительно-правовой анализ законодательства России и стран Содружества Независимых Государств. СПб., 2003. С. 90 — 93, 158 — 162.
На макроуровне точкой отсчета и ключом к решению анализируемого вопроса служат положения, зафиксированные в ч. 4 ст. 15 Конституции РФ: «Общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации являются составной частью ее правовой системы. Если международным договором Российской Федерации установлены иные правила, чем предусмотренные законом, то применяются правила международного договора». Аналогичное положение закреплено и в ст. 5 Федерального закона от 15 июля 1995 г. N 101-ФЗ «О международных договорах Российской Федерации» <3>. Экстраполируя эти положения на российскую уголовно-правовую систему, можно однозначно заключить, что в ней получила отражение монистическая концепция соотношения международного и национального права с установлением примата первого из них. Иначе говоря, международное и внутригосударственное уголовное законодательство вместе образуют единую вертикальную (иерархическую) систему, построенную на началах субординации или соподчинения, в которой приоритет имеют нормы международного права. Такая система хотя и отдаленно, но напоминает союзно-республиканское уголовное законодательство бывшего СССР. Сделанный вывод о том, что международное уголовное право представляет собой часть национального уголовного права, вовсе не означает отрицания относительной самостоятельности каждого из них. Дело в том, что с позиции теории систем то, что на одном уровне является целым, на ином (более высоком) уровне выступает в качестве элемента другого целого. Следует отметить, что в российскую уголовно-правовую систему включаются далеко не все нормы международного уголовного права, а лишь те из них, которые действуют именно в отношении Российской Федерации. Конституция РФ называет две категории таких норм: 1) общепризнанные принципы и нормы международного права и 2) нормы международных договоров. Однако ни в Конституции, ни в каком-либо другом законодательном акте не дается понятия общепризнанных принципов и норм международного права, не проводится их разграничение с нормами международных договоров. ——————————— <3> СЗ РФ. 1995. N 29. Ст. 2757.
Отсутствуют четкие рекомендации на этот счет и в доктрине международного права <4>. И лишь только в акте судебного толкования закона — в Постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 10 октября 2003 г. N 5 «О применении судами общей юрисдикции общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации» <5> — предпринята первая попытка компенсировать этот пробел. Согласно п. 1 данного Постановления, под общепризнанными принципами международного права следует понимать «основополагающие императивные нормы международного права, принимаемые и признаваемые международным сообществом государств в целом, отклонение от которых недопустимо», а под общепризнанной нормой международного права — «правило поведения, принимаемое и признаваемое международным сообществом государств в целом в качестве юридически обязательного». ——————————— <4> См. подробнее: Волженкина В. М. Нормы международного права в российском уголовном процессе. СПб., 2001. С. 46 — 74. <5> Бюллетень Верховного Суда РФ. 2003. N 12. С. 4.
Не вдаваясь в полемику по данному вопросу, представляющему самостоятельный научный интерес, хотелось бы отметить следующее. На наш взгляд, указанные категории международно-правовых норм не равноценны по своему объему: первая шире и частично охватывает вторую. Это объясняется отсутствием единого критерия классификации. В основу выделения норм международного договора положена внешняя форма их закрепления. Согласно п. «а» ст. 2 Закона «О международных договорах Российской Федерации», международный договор — это «международное соглашение, заключенное Российской Федерацией с иностранным государством (или государствами) либо с международной организацией в письменной форме и регулируемое международным правом, независимо от того, содержится ли такое соглашение в одном документе или в нескольких связанных между собой документах, а также независимо от его конкретного наименования». Отсюда можно заключить, что все нормы международных договоров являются «писаными». Критерий же выделения общепризнанных принципов и норм международного права лежит в другой плоскости и заключается прежде всего в их универсальном характере с точки зрения круга государств (все или большинство), которые в той или иной форме подтверждают свое согласие с ними. Основным источником указанных принципов и норм выступает международный обычай «как доказательство всеобщей практики, признанной в качестве правовой нормы» (подп. «б» п. 1 ст. 38 Статута Международного Суда ООН от 26 июня 1945 г.) <6>. Дополнительный источник названных принципов и норм — это такой многосторонний договор, в котором официально (путем подписания, присоединения и т. д.) участвует большинство государств или, во всяком случае, многие из них (например, Международный пакт от 16 декабря 1966 г. «О гражданских и политических правах») <7>. ——————————— <6> Международное право в документах: Учеб. пособие / Сост. Н. Т. Блатова, Г. М. Мелков. 3-е изд., перераб. и доп. М., 2000. С. 635. <7> Бюллетень Верховного Суда РФ. 1994. N 12.
Следовательно, общепризнанные принципы и нормы международного права охватывают не только все «неписаные» (обычные) нормы, но и определенную часть «писаных» (договорных) норм. Этот вывод имеет очень важное значение. Конституция РФ (ч. 4 ст. 15), включая все нормы международного права в отечественную правовую систему, отводит им различное место: доминирующее — для всех норм международных договоров Российской Федерации и ординарное — для всех тех общепризнанных принципов и норм международного права, формой выражения которых является обычай. Полученные таким образом ориентиры, будучи приложены к содержанию каждой отдельной международно-правовой и корреспондирующей внутригосударственной нормы уголовного законодательства, позволяют раскрыть соотношение указанных норм на микроуровне, т. е. выявить качество (характер) их связи и на этой основе классифицировать их, разбив на определенные однородные группы. Представляется, что с точки зрения их диспозиций международные уголовно-правовые нормы можно условно разделить на императивные и альтернативные <8>, а соответствующие им нормы отечественного уголовного законодательства — на воспроизводящие и развивающие. ——————————— <8> Используемые применительно к юридическим нормам понятия «императивные» и «альтернативные» соответствуют их семантическому значению и в целом отражают терминологический инструментарий современного международного и внутригосударственного права. Императивный (в переводе с латинского языка) означает «повелительный, не допускающий выбора» (Словарь иностранных слов. М., 1985. С. 189). Согласно ст. 53 Венской конвенции о праве международных договоров 1969 г., императивная норма международного права — это норма, «которая принимается и признается международным сообществом государств в целом как норма, отклонение от которой недопустимо и которая может быть изменена только последующей нормой общего международного права, носящей такой же характер (Большой юридический словарь / Под ред. А. Я. Сухарева, В. Е. Крутских. М., 2002. С. 221). Альтернативный (в переводе с латинского языка) означает «допускающий одну из двух или нескольких возможностей» (Словарь иностранных слов. М., 1985. С. 30). В теории уголовного права под альтернативной принято понимать санкцию, которая допускает выбор одного из двух или более видов наказаний (см., напр.: Полный курс уголовного права. В 5 т. / Под ред. А. И. Коробеева. СПб., 2008. Т. 2. Преступление и наказание. С. 208).
Воспроизводящие нормы — это фактически «чужие нормы» в УК РФ, целиком повторяющие содержание тех (императивных) норм международного уголовного права, которые изначально не допускают какой-либо иной трактовки предусмотренных в них предписаний. Наглядной иллюстрацией может служить норма ч. 1 ст. 206 УК РФ, достаточно полно и точно (с небольшими различиями непринципиального либо терминологического свойства) передающая формулировку ст. 1 Конвенции о борьбе с захватом заложников от 18 декабря 1979 г. <9>. ——————————— <9> Международное право в документах. С. 369.
Развивающие нормы — это, по существу, «совместные» нормы международного и внутринационального уголовного права, ибо соавторами их «сюжета» выступают, с одной стороны, государства — участники соответствующей конвенции, а с другой — законодательные органы каждого из таких государств в отдельности. Обычно минимум содержания каждой из этих норм равен максимуму содержания корреспондирующей (альтернативной) нормы международного уголовного права, которая допускает, помимо предложенной в ней, и иную трактовку того или иного предписания. Формулируя развивающую норму, национальный законодатель вправе что-то добавить к альтернативной, что-то конкретизировать в ней, но он не вправе ничего изъять из содержания этой нормы. По общему правилу такое правомочие делегируется ему путем специального указания на этот счет в тексте самой международно-правовой конвенции. Так, ч. 1 ст. 36 Единой конвенции о наркотических средствах от 30 марта 1961 г. предусматривает примерный перечень из 18 уголовно наказуемых деяний, связанных с незаконным оборотом наркотических средств: их культивирование, производство, изготовление, извлечение, приготовление, хранение, предложение, предложение с коммерческими целями, распределение, покупка, продажа, доставка на любых условиях, маклерство, отправка, переотправка транзитом, перевоз, ввоз и вывоз. При этом в ч. 4 данной статьи особо оговаривается, что установление конкретных составов преступлений, связанных с незаконным оборотом наркотических средств, — прерогатива внутреннего национального законодательства <10>. Воспользовавшись этим правом, российский законодатель предусмотрел, в частности, уголовную ответственность за хищение либо вымогательство наркотических средств (ст. 229 УК), склонение к потреблению наркотических средств (ст. 230 УК), организацию или содержание притонов для потребления наркотических средств (ст. 232 УК), незаконную выдачу либо подделку рецептов или иных документов, дающих право на получение наркотических средств (ст. 233 УК). ——————————— <10> Там же. С. 348.
Проведенный анализ взаимосвязи норм международного и национального уголовного права позволяет выявить и целый ряд примеров их явной рассогласованности друг с другом. Во-первых, встречаются случаи, когда императивные нормы международного уголовного права вообще не имеют своего прямого аналога в виде воспроизводящих их норм внутринационального уголовного права. В частности, в УК РФ 1996 г. не отражены в качестве специальных статей императивные международные уголовно-правовые нормы об ответственности за повреждение морского телеграфного кабеля (ст. 2 Конвенции об охране подводных телеграфных кабелей от 14 марта 1884 г.) <11>, незаконное радиовещание (ст. 109 Конвенции ООН по морскому праву от 10 декабря 1982 г.) <12>, апартеид (ст. 2 Конвенции о пресечении апартеида и наказании за него от 30 ноября 1973 г.) <13> и т. д. Подтверждением пробельности Общей части УК РФ может служить ст. 76 Конвенции о правовой помощи и правовых отношениях по гражданским, семейным и уголовным делам стран — участниц СНГ от 22 января 1993 г. <14>: «Каждая из Договаривающихся сторон при расследовании преступлений и рассмотрении уголовных дел судами учитывает предусмотренные законодательством Договаривающихся сторон смягчающие и отягчающие обстоятельства независимо от того, на территории какой Договаривающейся стороны они возникли». Налицо расширение содержательных и «географических» границ применения тех закрепленных в Общей части УК РФ нормативных предписаний, которые связаны с оценкой указанных обстоятельств при назначении наказания (см., например, ст. ст. 61 и 63). ——————————— <11> Сборник международных конвенций, договоров, соглашений и правил по вопросам торгового мореплавания. М., 1959. С. 220. <12> Международное право в документах. С. 461. <13> Сборник действующих договоров, соглашений и конвенций, заключенных СССР с иностранными государствами. Вып. XXXII. М., 1978. С. 59. <14> СЗ РФ. 1995. N 17. Ст. 1472.
Во-вторых, нередко императивным нормам международного уголовного права корреспондируют не воспроизводящие, а развивающие нормы внутригосударственного уголовного права. Рассмотрим некоторые из таких случаев <15>. В ч. 2 ст. 6 УК РФ сказано: «Никто не может нести уголовную ответственность дважды за одно и то же преступление». Пункт 7 ст. 14 Международного пакта о гражданских и политических правах от 16 декабря 1966 г. предусматривает уже более широкую формулировку данного декларативного предписания: «Никто не должен быть вторично судим или наказан за преступление, за которое он уже был окончательно осужден или оправдан в соответствии с законом и уголовно-процессуальным правом каждой страны». Нетрудно заметить, что и оправдание (а не только осуждение) исключает возможность повторного привлечения к уголовной ответственности. Возьмем другой случай: согласно ч. 2 ст. 11 УК РФ, «преступления, совершенные в пределах территориальных вод или воздушного пространства Российской Федерации, признаются совершенными на территории Российской Федерации». Данный вопрос решается иначе в нормах международного права. Так, ст. 27 Конвенции ООН по морскому праву от 10 декабря 1982 г. гласит: «1. Уголовная юрисдикция прибрежного государства не должна осуществляться на борту иностранного судна, проходящего через территориальное море, для ареста какого-либо лица или производства расследования в связи с любым преступлением, совершенным на борту судна во время его прохода, за исключением следующих случаев: a) если последствия преступления распространяются на прибрежное государство; b) если преступление имеет такой характер, что им нарушается спокойствие в стране или добрый порядок в территориальном море; c) если капитан судна, дипломатический агент или консульское должностное лицо государства флага обратится к местным властям с просьбой об оказании помощи; или d) если такие меры необходимы для пресечения незаконной торговли наркотическими средствами или психотропными веществами» <16>. Таким образом, указанная норма международного права, по сути, превращает приведенное правило ч. 2 ст. 11 УК РФ в исключение из другого закрепленного в ней и имеющего приоритет правила, а именно: в отношении преступлений, совершенных на борту иностранного морского судна во время его нахождения в территориальных водах Российской Федерации (кроме особо оговоренных случаев), должна осуществляться уголовная юрисдикция государства флага морского судна. ——————————— <15> См. также: Иногамова-Хегай Л. В. Конкуренция норм уголовного права. М., 1999. С. 273 — 276; Коняхин В. П. Теоретические основы построения Общей части российского уголовного права. СПб., 2002. С. 94 — 96; Лукашук И. И., Наумов А. В. Международное уголовное право: Учебник. М., 1999. С. 30 — 31, 36 — 37. <16> Международное право в документах. С. 429.
В-третьих, альтернативной норме международного уголовного права порой соответствует не развивающая, а воспроизводящая (и то не в полном объеме) норма внутринационального уголовного права. К примеру, в ст. 1 Конвенции против пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания от 10 декабря 1984 г., дающей определение понятия «пытки», особо подчеркивается, что «эта статья не наносит ущерба какому-либо международному договору или какому-либо национальному законодательству, которое содержит или может содержать положение о более широком применении» <17>. Между тем до принятия Федерального закона от 8 декабря 2003 г. N 162-ФЗ <18> о пытке упоминалось только в ч. 2 ст. 302 УК РФ (применительно лишь к принуждению к даче показаний), чем явно ограничивался диапазон ст. 1 вышеназванной Конвенции, имеющей более широкое содержание. ——————————— <17> Там же. С. 160. <18> СЗ РФ. 2003. N 50. Ст. 4848.
Думается, что для устранения отмеченных случаев рассогласованности исследуемых норм и приведения их в гармонию друг с другом требуются консолидированные усилия как на международном, так и на внутринациональном законодательном уровне. Необходимо обеспечить более четкое формулирование норм международного уголовного права и максимально адекватное их отражение во внутринациональном уголовном законодательстве. Следует исходить прежде всего из того, что роль международных договоров как неотъемлемого компонента российского уголовного права должна оцениваться по-разному в зависимости от того, кто рассматривается в качестве главного адресата их предписаний — законодательный или правоприменительный орган. Если для законодательного органа международные договоры Российской Федерации всегда служат формальным (имеющим прямое действие) источником уголовного права, то для правоприменительного органа — только в двух случаях: а) при наличии коллизий между международно-правовыми и корреспондирующими им нормативными предписаниями Уголовного кодекса РФ; б) при наличии в последнем пробелов и возможности их восполнения за счет предписаний международного уголовного права. В сложившейся ситуации перед Российской Федерацией как участницей перечисленных выше Конвенций ставится задача на законодательном уровне незамедлительно урегулировать данный вопрос и тем самым обеспечить добросовестное выполнение взятых на себя обязательств (ст. ст. 26 — 27 Венской конвенции о праве международных договоров от 23 мая 1969 г. <19>; ст. 31 Федерального закона «О международных договорах Российской Федерации»). ——————————— <19> Международное право в документах. С. 73.
В настоящее время возникла необходимость устранить главное препятствие в этом направлении — коллизию, существующую сейчас между ч. 4 ст. 15 Конституции РФ и ч. 1 ст. 1 УК РФ, сводящей уголовное законодательство нашей страны только к Уголовному кодексу РФ. Как показывает сопоставительный анализ, в ч. 2 ст. 1 УК РФ речь идет о любых общепризнанных принципах и нормах международного права, а не только о тех, которые приобрели после ратификации форму федерального закона, вносящего изменения и (или) дополнения в УК РФ. Кроме того, в ч. 2 ст. 1 УК РФ никак не конкретизируется конституционное положение о том, что нормы международного права являются составной частью правовой системы Российской Федерации. Наконец, в ч. 2 ст. 1 УК РФ не упоминается и о примате международного договора над внутригосударственным законом. На наш взгляд, названная коллизия должна разрешаться в пользу Конституции РФ, правила которой (ч. 1 ст. 15) имеют высшую юридическую силу, прямое действие и применяются на всей территории страны. В связи с этим ч. 2 ст. 1 УК РФ предпочтительнее было бы изложить в следующей редакции: «Настоящий Кодекс исходит из общепризнанных принципов и норм международного права и основывается на приоритете Конституции Российской Федерации, а также международных договоров, ратифицированных Российской Федерацией». Другой, более радикальный, способ решения указанной проблемы — использование опыта УПК и ГК РФ, в которых почти дословно воспроизводятся положения ч. 4 ст. 15 Конституции РФ. Реализация подобного предложения облегчила бы процесс устранения упомянутых выше частных случаев коллизии между нормами международного и национального уголовного права. Так, для устранения коллизии между ст. 27 Конвенции ООН по морскому праву от 10 декабря 1982 г. и ч. 2 ст. 11 УК РФ по поводу уголовной юрисдикции Российской Федерации в отношении преступлений, совершенных в российских территориальных водах на борту иностранного морского судна, достаточно было бы дополнить ч. 2 ст. 11 словами «если иное не предусмотрено международными договорами Российской Федерации». Как никогда актуален сейчас вопрос о необходимости подробной регламентации со стороны законодателя реального механизма имплементации норм международных договоров Российской Федерации в Уголовный кодекс РФ. Дело в том, что конституционная норма (ч. 4 ст. 15) дает лишь самые общие ориентиры в этом направлении. Закон «О международных договорах Российской Федерации» в ч. 3 ст. 5 дополняет данную норму: «Положения официально опубликованных международных договоров Российской Федерации, не требующие издания внутригосударственных актов для применения, действуют в Российской Федерации непосредственно. Для осуществления иных положений международных договоров Российской Федерации принимаются соответствующие правовые акты». Согласно п. «а» ч. 1 ст. 15 названного Закона, «международные договоры РФ, исполнение которых требует изменения действующих или принятия новых федеральных законов, а также устанавливающие иные правила, чем предусмотренные законом, подлежат ратификации». Таким образом, отечественный законодатель воспринял давно известное доктрине международного права деление договоров и их норм на самоисполнимые и несамоисполнимые <20>. Однако многие вопросы, возникающие в связи с этим, пока остаются без ответа. Обязательно ли переносить все нормы, содержащиеся в ратифицированных международных конвенциях о борьбе с преступностью, в УК РФ? Когда решается вопрос об имплементации — во время ратификации или после нее? Кем определяется объем международных норм, подлежащих включению в УК РФ? Каков механизм подготовки протоколов с оговорками о нератификации тех или иных норм конвенций? Каковы способы устранения коллизий, которые встречаются в различных конвенциях, ратифицированных Российской Федерацией? Представляется, что для ответов на эти и многие другие вопросы было бы целесообразно принять специальный федеральный закон «О порядке реализации международных правовых актов в правовой системе Российской Федерации» либо включить соответствующий раздел в разрабатываемый сейчас законопроект «О порядке принятия федеральных конституционных и федеральных законов». В любом случае нужно в легальном порядке предусмотреть, в частности, обязательность проведения экспертизы на предмет соответствия любого законопроекта международным договорам, ратифицированным Российской Федерацией. ——————————— <20> См., напр.: Международное право: Учебник / Под ред. Г. И. Тункина. М., 1994. С. 137 — 138; Международное публичное право: Учебник / Под ред. К. А. Бякишева. 2-е изд., перераб. и доп. М., 1999. С. 92 — 93.
Наконец, нельзя не отметить следующее. По нашим сведениям, в настоящее время Российская Федерация участвует (в том числе и как правопреемник СССР) более чем в 100 межгосударственных многосторонних и двусторонних договорах, содержащих нормы уголовно-правового характера. Кроме того, принято большое количество такого рода документов на уровне международных организаций, а также на межправительственном и межведомственном уровнях. Согласно опубликованным данным, общее число всех международных договоров, регламентирующих различные аспекты борьбы с преступностью, достигает 600 <21>. Эти договоры заключались в разное время и в различных условиях. Порой они дублируют друг друга или содержат несогласованные положения. Указанные обстоятельства при отсутствии должного информационного обеспечения способны породить серьезные затруднения и даже ошибки в отечественной правоприменительной практике. Содействовать решению возникшей проблемы могут: ——————————— <21> Цепелев В. Исполнение Россией международно-правовых обязательств в уголовно-правовой сфере // Российская юстиция. 2000. N 10. С. 27.
а) проведение официальной систематизации всего международного уголовного законодательства, которая должна быть максимально адаптирована к структуре действующего УК РФ и в виде постатейных материалов <22> к нему доведена до сведения каждого правоприменителя; ——————————— <22> В таких материалах, с учетом их особой значимости, международно-правовые акты должны указываться в обязательном и первоочередном (вслед за конституционными положениями) порядке. Недооценка данного обстоятельства приводит к тому, что ссылки на эти акты, во всяком случае применительно к Общей части, носят единичный характер (см., напр.: Уголовный кодекс Российской Федерации 1996 г. с постатейными материалами / Сост. А. С. Горелик, И. В. Шишко. Красноярск, 1997. С. 190) либо приводятся последними — после подзаконных актов и материалов судебной практики (см., напр.: Уголовный кодекс Российской Федерации с постатейными материалами / Сост. С. В. Бородин, С. В. Замятина; под ред. В. М. Лебедева. М., 2001. С. 3 — 38, 41).
б) подготовка на основе этой систематизации специального перечня международных правовых актов, которому может быть придан статус обязательного приложения к Уголовному кодексу РФ. Все перечисленное — это рекомендации в порядке de lege ferenda, которые могут (в случае их претворения в жизнь) облегчить правоприменительный процесс в будущем. А как быть, если названные выше и не устраненные пока на законодательном уровне коллизии и пробелы будут выявлены представителями судебных и правоохранительных органов в настоящее время? Ответ на данный вопрос нужно искать прежде всего в плоскости систематического, а также судебного толкования закона. Рассмотрим это на примере самоисполнимых и несамоисполнимых норм международного уголовного права. Думается, что сфера действия первых ограничена только теми предписаниями Общей части УК, которые непосредственно не связаны с установлением признаков преступности и (или) наказуемости деяния и не требуют принятия специального трансформационного (адаптационного) нормативного правового акта. Речь идет, в частности, о предписаниях, посвященных принципам уголовного права, пределам действия уголовного закона в пространстве, времени и по кругу лиц, экстрадиции и т. д. Названные предписания по своему происхождению и содержанию отличаются универсальным характером, относятся или вплотную примыкают к международным предписаниям — обычаям, легко и органично включаются в уголовно-правовую материю национального уголовного права и как будто изначально «предрасположены» для непосредственного самоприменения на территории соответствующего государства. Сюда можно причислить упоминавшиеся ранее и коллидирующие с УК РФ предписания международного уголовного права о содержании принципа справедливости (п. 7 ст. 14 Международного пакта о гражданских и политических правах от 16 декабря 1966 г.), об уголовной юрисдикции в случае совершения преступления на борту иностранного судна, проходящего через территориальные воды Российской Федерации (ст. 27 Конвенции ООН по морскому праву от 10 декабря 1982 г.). Обычная норма «или выдай, или суди» напрямую восполняет пробел, присущий ч. 2 ст. 13 УК РФ, которая оставляет открытым вопрос о возможности выдачи другому государству иностранных граждан и лиц без гражданства, совершивших преступление вне пределов Российской Федерации и находящихся на ее территории, при отсутствии на этот счет специального международного договора Российской Федерации. Несамоисполнимые нормы международного уголовного права — это прежде всего нормы Особенной (а также Общей) части, которые непосредственно связаны с установлением признаков преступности и (или) наказуемости деяний. Однако, вопреки распространенному мнению, самоприменение этих норм исключается не потому, что они лишены санкций <23> либо обладают абсолютно неопределенными санкци ями <24>, а потому, что имеют отсылочные санкции. По общему правилу в последних лишь провозглашается наказуемость преступного деяния или в самой общей форме указывается характер либо тяжесть наказаний («суровые меры наказания»). Как исключение в таких санкциях упоминаются конкретный вид (например, лишение свободы — ст. 36 Единой конвенции о наркотических средствах от 30 марта 1961 г.) или виды наказаний (например, личный арест и штраф — ст. 12 Конвенции об охране подводных телеграфных кабелей от 14 марта 1884 г.). Традиционно формулирование санкций в окончательном и полном варианте делегируется законодателю каждого государства в отдельности. Тем самым прежде всего учитывается то обстоятельство, что институты наказания и его назначения отличаются ярко выраженной национальной спецификой и обусловлены самобытными историческими и правовыми традициями каждого государства. ——————————— <23> См., напр.: Игнатов А. Н. Уголовный закон // Уголовное право России: Учебник для вузов. В 2 т. / Отв. ред. А. Н. Игнатов, Ю. А. Красиков. М., 2000. Т. 1. Общая часть. С. 22; Наумов А. В. Российское уголовное право. Курс лекций в 3 т. 4-е изд., перераб. и доп. М., 2007. Т. 1. Общая часть. С. 210; Незнамова З. А. Коллизии в уголовном праве. Екатеринбург, 1994. С. 131 — 134. <24> См., напр.: Козаченко И. Я. Уголовный закон // Полный курс уголовного права. В 5 т. / Под ред. А. И. Коробеева. СПб., 2008. Т. 1. Преступление и наказание. С. 208.
Сегодня, как показывает анализ, любое нормативное предписание Особенной части международного уголовного права предполагает необходимость его официальной имплементации в национальное уголовное законодательство. В противном случае такое предписание не может быть применено судебно-следственными органами Российской Федерации. Например, при установлении фактов повреждения морского телеграфного кабеля (ст. 2 Конвенции об охране подводных телеграфных кабелей от 14 марта 1884 г.) либо незаконного радиовещания (ст. 109 Конвенции ООН по морскому праву от 10 декабря 1982 г.) указанные органы, ввиду отсутствия корреспондирующих статей в УК РФ, не смогут привлечь виновное лицо к уголовной ответственности либо будут вынуждены для этой цели квалифицировать содеянное по аналогии (например, по ст. ст. 168 или 213 УК РФ соответственно). Означает ли сказанное, что предписание Особенной части международного уголовного права вообще не имеет прямого действия в российском правовом пространстве и может применяться лишь в опосредованном виде — через корреспондирующее предписание, закрепленное в УК РФ? Думается, что нет. Чтобы убедиться в этом, проанализируем две ситуации, связанные с пиратством. Допустим, что в открытом море или в ином месте вне юрисдикции какого бы то ни было государства с корыстной целью были совершены: а) речное пиратство (нападение на речное судно); б) воздушное пиратство (нападение на летательный аппарат). Ответственность за речное пиратство предусмотрена УК РФ (ст. 227), но не предусмотрена международным уголовным законодательством (ст. 101 Конвенции ООН по морскому праву от 10 декабря 1982 г.). При воздушном пиратстве все наоборот: за него предусмотрена ответственность в международном уголовном законодательстве (ст. 101 названной Конвенции), но не предусмотрена в УК РФ (ст. 227). Налицо явная коллизия. Как быть, если вопрос о привлечении к уголовной ответственности за содеянное должен быть решен судебно-следственными органами Российской Федерации? На наш взгляд, в таких и только таких ситуациях (до устранения коллизии на законодательном уровне) возникает юридическое основание (ч. 4 ст. 15 Конституции РФ) для непосредственной реализации нормы международного права. В первой ситуации (при речном пиратстве) ее реализация должна происходить в форме неприменения ст. 227 УК РФ и принятия на основании ст. 101 Конвенции ООН по морскому праву решения об отказе в возбуждении уголовного дела по обвинению в пиратстве, что не исключает квалификации содеянного и назначения наказания по другой статье УК РФ (например, по ст. 162 «Разбой»). Во второй ситуации (при воздушном пиратстве) реализация нормы международного уголовного права должна происходить в форме ее применения (в части диспозиции) совместно (в части диспозиции и санкции) с нормативным предписанием ст. 227 УК РФ, что исключает квалификацию содеянного и назначение наказания по другой статье УК (например, по ст. 211 «Угон судна воздушного или водного транспорта либо железнодорожного подвижного состава»). Иными словами, во всех процессуальных документах в формуле квалификации воздушного пиратства должна содержаться обязательная ссылка как на ст. 101 Конвенции ООН по морскому праву, так и на ст. 227 УК РФ. Представляется, что именно в таком ключе следует понимать позицию Пленума Верховного Суда РФ, выраженную в п. 5 его Постановления от 31 октября 1995 г. N 8 «О некоторых вопросах применения судами Конституции Российской Федерации при осуществлении правосудия» (в ред. от 6 февраля 2007 г.): «…Положения официально опубликованных международных договоров Российской Федерации, не требующие издания внутригосударственных актов для применения, действуют в Российской Федерации непосредственно. В иных случаях наряду с международным договором Российской Федерации следует применять и соответствующий внутригосударственный правовой акт, принятый для осуществления положений указанного международного договора» (выделено мной. — В. К.) <25>. ——————————— <25> Сборник действующих постановлений Пленумов Верховных Судов СССР, РСФСР и Российской Федерации по уголовным делам (с комментариями и пояснениями) / Отв. ред. В. И. Радченко; науч. ред. А. С. Михлин. М., 2008. С. 60.
Что же касается позиции, выраженной в Постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 10 октября 2003 г. N 5 «О применении судами общей юрисдикции общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации», то она представляется весьма противоречивой и неполно выраженной. С одной стороны, в п. 6 данного Постановления отрицается возможность непосредственного применения международных договоров, нормы которых предусматривают признаки составов уголовно наказуемых деяний (поскольку такими договорами прямо устанавливается обязанность государств обеспечить выполнение предусмотренных договором обязательств путем установления наказуемости определенных преступлений внутренним законом). С другой стороны, в этом же пункте допускается такая возможность, когда норма УК РФ устанавливает необходимость применения международного договора (например, ст. ст. 355 и 356 УК) <26>. Однако очевидно, что в своем подавляющем большинстве нормы Особенной части при отсутствии такой формальной ссылки изначально предполагают ее (последняя как бы «незримо» присутствует в них). Кроме того, в указанном Постановлении обойдены вниманием вопросы о неприменении уголовно-правовых норм, противоречащих ратифицированным Российской Федерацией международным договорам, в частности, при отмене либо смягчении уголовной ответственности. Все это свидетельствует о необходимости внесения в данное Постановление соответствующих изменений и дополнений. ——————————— <26> Бюллетень Верховного Суда РФ. 2003. N 12. С. 5 — 6.
