Территориальные кластеры с пониженным уровнем коррупции как инструмент антикоррупционной политики

(Самсонов А. А.)

(«Общество и право», 2009, N 5)

ТЕРРИТОРИАЛЬНЫЕ КЛАСТЕРЫ С ПОНИЖЕННЫМ УРОВНЕМ КОРРУПЦИИ

КАК ИНСТРУМЕНТ АНТИКОРРУПЦИОННОЙ ПОЛИТИКИ

А. А. САМСОНОВ

Самсонов Артем Алексеевич, соискатель кафедры философии, социологии и политологии Северо-Кавказской академии государственной службы.

На взгляд автора настоящей статьи, одним из перспективных направлений противодействия системным проявления коррупции может стать формирование территориальных кластеров с существенно пониженными (по сравнению с общероссийским и региональными) уровнями коррумпированности органов государственной и муниципальной власти и управления.

Ключевые слова: системная коррупция, общественное мнение, антикоррупционная политика, коррупция, территориальные кластеры.

To the author of this article opinion one of the perspective directions of the reluctance system manifestations to corruptions may become shaping territorial clusters with greatly lowered (in contrast with main russian and regional) level corruption organ state and municipal authorities and management.

Key words: system corruption, public opinion, anticorruption policy, corruption, territorial clusters.

Выход из состояния системной коррупции начнется тогда, когда произойдет психологический перелом в обществе, в том числе и на уровне территориальных сообществ. На взгляд автора настоящей статьи, одним из перспективных направлений противодействия системным проявления коррупции могло бы стать формирование территориальных кластеров с существенно пониженными (по сравнению с общероссийским и региональными) уровнями коррумпированности органов государственной и муниципальной власти и управления. Такого рода кластеры могли бы стать точками изменения общественного мнения.

Применительно к рассматриваемой нами проблематике важно определиться — решение проблемы существенного снижения коррупции возможно в масштабах всей страны или же точками бифуркации должны стать отдельно взятые территориальные образования. Для того чтобы на практике начать воплощать указанную социально-политическую новацию, имеются юридические основы, в качестве которой, в частности, может применяться следование букве и духу Закона N 25-ФЗ «О муниципальной службе в Российской Федерации» [1, с. 17 — 18].

Федеральный закон «О муниципальной службе в Российской Федерации» направлен на совершенствование института муниципальной службы. При этом под муниципальной службой понимается профессиональная деятельность граждан, которая осуществляется на постоянной основе на должностях муниципальной службы, замещаемых путем заключения трудового договора (контракта). В данном Законе содержится прямой запрет муниципальным чиновникам заниматься предпринимательской деятельностью, являться учредителями коммерческих организаций. На практике это положение соблюдается далеко не всегда. К примеру, в 2009 г. прокуратура установила, что полсотни чиновников исполкома г. Казани незаконно занимались бизнесом или получали доходы от предпринимательской деятельности.

Недостаток законности и прозрачности в политическом процессе предоставляет коррумпированным группам возможности для достижения политической власти. В результате коррупция серьезно проникла в структуры не только исполнительной, но и законодательной ветви власти, а также в другие репрезентативные органы. Существуют прецеденты, когда мандат депутатов местного самоуправления используется для лоббирования частных интересов, а также для уклонения от привлечения к ответственности за коррупционную практику и для прикрытия других правонарушений.

Социальное неприятие указанных практик должно формироваться еще в стенах школы в рамках политической социализации. С этой целью представляется целесообразным ввести образовательные программы, направленные на повышение общественной осведомленности детей и их родителей относительно антикоррупционных стратегий и входящих в них специфических мер, обсуждать тот реальный вред, который может нанести коррупция (даже в ее некриминализированных формах) жизни любого гражданина, объяснять, как каждый представитель общества может добиться того, к чему стремится, без вступления в коррупционные отношения с государственными служащими или же другими гражданами.

В теоретическом отношении, ведя речь об указанной форме политической социализации, необходимо учитывать трудности развития общей теории социализации, связанные с политическими ценностями. В этом контексте представляется чрезвычайно важным тезис Э. Дюркгейма о возникновении социального порядка через интериоризацию «социальных фактов», представляющих собой всеобщее «твердое знание» об общественных явлениях и отношениях индивидов в обществе. Э. Дюркгейм отмечал, что во всех обществах процесс интеграции человека в социальную жизнь не пушен на самотек, а представляет собой целенаправленное и систематическое обучение важнейшим знаниям и навыкам, их передачу от поколения к поколению. Такую организацию процесса формирования человека Э. Дюркгейм называет методической социализацией (socialisation methodique). Общеизвестное, но вместе с тем неотрефлектированное знание правил и норм социального взаимодействия Дюркгейм называл коллективными привычками [2, с. 416]. Коллективные привычки, или, иначе говоря, установки оказывают значительное влияние на политическую идентичность территориальных сообществ, в том числе и в вопросах отношения общественного мнения к проявлению коррупционных практик.

Указанная психо-социальная особенность должна быть учтена при разработке на территориях плана антикоррупционных действий, поскольку, как пишет А. Е. Сериков, «…Установки определяют наше поведение, если это установки на вполне конкретное поведение в конкретных (привычных и заранее определенных) ситуациях; установки определяют поведение, если минимально воздействие других факторов; влияние установок усиливается, если они активизированы непосредственно перед действием (если, например, человека опрашивали о его установках, если он рассуждал о принципах своего поведения, пытался их сформулировать); не только установки определяют поведение, но и поведение определяет установки (людям свойственно оправдывать, объяснять свое поведение, люди бессознательно стремятся сбалансировать установки и реальное поведение, отчего поведение и установки взаимно влияют друг на друга)» [3, с. 45].

В том случае, если к власти в регионе приходит политик, ориентированный на диалог с населением, в процессе которого выявляются коррупционные практики чиновников, происходит резкое снижение коррупции. В качестве примера такого политика назовем президента Республики Ингушетия Юнус-Бека Евкурова. В противном случае процессы атомизации, или, по выражению У. Бека, «индивидуализации», будут подтачивать основы социальной жизни территориального социума.

Известный немецкий социолог У. Бек писал: «…процессы индивидуализации подрывают социально-структурные предпосылки политического консенсуса, до сих пор обеспечивавшие коллективное политическое действие. Причиной является парадокс того, что на микросоциальном, микрополитическом уровне формы активности расширяются, и общество меняется снизу субполитическим образом по все большему количеству вопросов и сфер деятельности. Больше не существует замкнутого пространства национальной политики. Общество и общественность состоят из противоречивых пространств, которые одновременно является как индивидуализированными, так и транснационально открытыми и находящимися в оппозиции друг к другу» [4, с. 219 — 220].

Известный афоризм У. Томаса гласит: «Если ситуация определяется как реальная, то она реальна по своим последствиям» [5, с. 48 — 49], поэтому, даже не будучи специалистами в области права, граждане могут после завершения процесса политической социализации оценивать существование коррупции в повседневности.

Через политическую социализацию необходимо идти к новому уровню политической культуры граждан, в рамках которой неприемлемыми станут коррупционные практики, а их разоблачение — долгом каждого политически ответственного перед территориальным социумом гражданина. Концепция политической культуры включает «характерную для данного общества совокупность норм политического поведения и политических оценок, степень усвоения и реализации основных прав и свобод гражданами, историко-политический опыт общества и традиции политической жизни, которые определяют политическое поведение и действия граждан, политическое воспитание, политическую социализацию и политический процесс в целом» [6, с. 154].

Указанный дискурс, на наш взгляд, должен лежать в основе политической антикоррупционной социализации, способствующей появлению в стране кластеров с пониженным уровнем коррупции.

Как отмечал Ю. Хабермас, цель политической социализации исходя лишь из приоритетов критической теории общества (критически мыслящая личность) хорошо иллюстрирует тот факт, что выбор конкретных политических ценностей сужает возможности общезначимой теории социализации [7], повышая при этом эффективность политического действия. Вышеприведенные теоретические положения позволяют, в случае гетерогенного распространения коррупционных практик, организовать в рамках территориальных сообществ эффективную антикоррупционную политическую социализацию.

Как показывают социологические исследования, территория России гетерогенна в отношении распределения коррупционных практик. Так, согласно данным опроса, осуществленного в 2009 г. Фондом «Общественное мнение» [8], ситуация восприятия населением коррумпированности органов власти варьируется от региона к региону. При анализе весьма существенных межрегиональных различий следует учитывать, что полученные данные не являются «в чистом виде» рейтингом властных структур регионов по критерию их коррумпированности. Респонденты не оценивали уровень коррупции в своем регионе как таковой, а указывали, насколько значимой, актуальной является для них сейчас эта проблема — на фоне прочих. Поэтому распределение ответов в регионах в какой-то мере — хотя, очевидно, не слишком сильно — зависит от того, насколько остро стоят там другие проблемы.

Кроме того, стоит отметить, что респонденты, недовольные работой руководителей своих регионов, в целом несколько чаще затрагивают тему коррупции, чем те, кто деятельностью глав регионов доволен (24% — среди первых, 18% — среди вторых; еще реже говорят о коррупции те, кто не берется судить о работе губернаторов). Но зависимость тут отнюдь не жесткая. В порядке иллюстрации: чаще всего о коррупции говорят в Москве, а реже всего — в Магаданской области. При этом столичный мэр занимает среди региональных руководителей седьмое место по популярности, а магаданский губернатор в этой «иерархии» — седьмой с конца.

Показатели озабоченности коррупцией в подавляющем большинстве регионов не претерпели в ходе четырех мегаопросов (с июля 2008 г. по март 2009 г.) значительных изменений — что свидетельствует об устойчивости соответствующих претензий к властным структурам. Как правило, доля заявлявших, что эта проблема входит в число беспокоящих их более всего, уменьшалась незначительно — на несколько процентных пунктов. В редких случаях — оставалась неизменной или чуть-чуть (в пределах статистической погрешности) увеличивалась. Но в нескольких регионах число упоминаний коррупции снизилось существенно — на 10 процентных пунктов и более: в Забайкальском, Камчатском и Краснодарском краях, в Ростовской, Тверской, Томской и Ярославской областях [9, с. 12 — 17]. При анализе указанных данных необходимо проводить различия между разными структурами исполнительной власти.

Далее рассмотрим гетерогенность восприятия коррумпированности властных структур на примере милиции. Наличие коррупции признают сами сотрудники правоохранительных органов. По результатам проведенного автором анкетирования сотрудников милиции Краснодарского края [10], на полное отсутствие коррупции в деятельности правоохранительных органов указали лишь 4,2% респондентов. По мнению 51,3% респондентов, коррупционные практики можно наблюдать во всех структурных подразделениях ОВД [11]. При этом 28,7% респондентов характеризуют коррупцию как явление, характерное не для рядовых сотрудников, а только руководителей, а 26,8% опрошенных считают, что такого рода практики характерны для сотрудников, непосредственно контактирующих с гражданами и предпринимателями.

Данные исследования, проведенные автором настоящей статьи, свидетельствуют:

во-первых, о гетерогенности территориального распределения коррупционных практик;

во-вторых, о существовании корреляции нарушений законодательства и моральных норм с размерами населенных пунктов, т. е. о существовании латентно выраженного влияния социального контроля социума над поведением сотрудников правоохранительных органов;

в-третьих, о проявлении социальной мифологии распространенности коррупционных практик.

Приобретение силовыми структурами «теневых функций» приводит к снижению политического доверия в обществе. На повышение прозрачности деятельности правоохранительной системы как в целом в стране, так и в регионах, а также в территориальных образованиях должны быть направлены усилия как власти, так и гражданского общества.

Обеспечение правопорядка и правосудие играют центральную роль в борьбе с коррупцией. Однако глубоко укоренившиеся общественные представления гласят о том, что органы обеспечения правопорядка и суды являются в значительной степени коррумпированными. Это ведет к общему недоверию ко всем государственным и муниципальным учреждениям. Поэтому реформирование этих органов с учетом увеличения их эффективности в целом и борьбы с коррупцией в частности должно быть главным приоритетом в рамках антикоррупционной стратегии, что должно повысить доверие населения к институтам государства.

Благодаря формированию территориальных кластеров с пониженным уровнем коррупции реально изменение в обозримой перспективе общественного климата по отношению к этому социальному злу. Для формирования кластеров имеется законодательная база, и вопрос состоит в желании местных элит на практике реализовать положения антикоррупционной стратегии президента страны.

Литература

1. ФЗ от 2 марта 2007 г. N 25-ФЗ «О муниципальной службе в Российской Федерации» // Российская газета. 2007. 7 марта.

2. Дюркгейм Э. Метод социологии // О разделении общественного труда. Метод социологии. М., 1990.

3. Сериков А. Е. Социология: Курс лекций. Самара, 2003.

4. Бек У. Собственная жизнь в развязанном мире // Проблемы теоретической социологии / Под ред. А. О. Боронова. Вып. 4. СПб., 2003.

5. Абельс Х. Интеракция. Идентичность. Презентация. СПб., 2000.

6. Виноградов В. Д., Головин Н. А. Политическая социология. СПб., 1996.

7. См. подробнее: Хабермас Ю. Моральное сознание и коммуникативное действие. СПб., 2000; Habermas J. Legitimation’s probleme in Spetkapitalismus. Frankfurt a.-M., 1973; Debert R., Nunner-Winkler G. Adoleszenzkrise und Identit-tsbildung. Frankfurt a.-M.. 1975.

8. Мегаопрос «ГеоРейтинг» от 27 февраля — 18 марта 2009 г. 1930 населенных пунктов, 68 субъектов РФ, 34000 респондентов.

9. Подробнее см.: Коррупция в органах власти // Доминанты. 2009. N 23.

10. Анкетирование проводилось автором в г. Анапа и Краснодар в мае — июне 2009 г. Всего опрошено 126 человек.

11. 44,5% респондентов уклонились от ответов на вопросы анкеты.

——————————————————————