Византийская концепция «симфонии властей». Историко-политический аспект

(Новиков О. А.) («Право и политика», 2007, N 7)

ВИЗАНТИЙСКАЯ КОНЦЕПЦИЯ «СИМФОНИИ ВЛАСТЕЙ». ИСТОРИКО-ПОЛИТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ

О. А. НОВИКОВ

Новиков Олег Алексеевич — аспирант кафедры теории и истории государства и права юридического факультета Воронежского государственного университета.

Великий русский мыслитель XIX века Н. Я. Данилевский считал, что развитие человечества всегда шло через реализацию тех особенностей, которые изначально заложены в какой-либо цивилизации. Цивилизация по Данилевскому — это культурно-исторический тип, который сам по себе является высшим и подчинен лишь такому понятию, как «всечеловечество». Это понятие, в свою очередь, не стоит смешивать с чем-то общим, скажем, с общечеловеческими ценностями. Культурно-исторический тип является своеобразным историческим организмом, который составляет «всякое племя или семейство народов, характеризуемое отдельным языком или группой языков…». «Цивилизация — это своеобразный план религиозного, социального, бытового, промышленного, политического, научного, художественного, одним словом, исторического развития» <1>. ——————————— <1> Данилевский Н. Я. Россия и Европа. М., 2003. С. 108.

Таким образом, цивилизацию можно охарактеризовать в качестве ступени общественного развития, как высший уровень развития культурно-исторического типа, «раскрытие начал, лежащих в особенностях духовной природы народов, составляющих культурно-исторический тип под влиянием своеобразных внешних условий, которым они подвергаются в течение своей жизни…» <2>. ——————————— <2> Там же. С. 125.

Это положение русского мыслителя наряду с другими можно найти и у немецкого философа О. Шпенглера, что, впрочем, ни в коей мере не может само по себе считаться простым повторением, а вполне возможно предположить одинаковый ход мыслей исследователей <3>. ——————————— <3> Шпенглер О. Закат Европы. М., 2001. С. 163.

Другой, наряду с Данилевским, русский мыслитель, развивавший теорию цивилизаций, К. Н. Леонтьев, писал: «Под словом «культура» я понимаю не какую попало цивилизацию, грамотность, индустриальную зрелость и т. п., а лишь цивилизацию, свою по источнику, мировую по преемственности и влиянию», и с этих позиций он считал Османскую Турцию XIX века несравненно более цивилизованной, чем Бельгию того же времени <4>. ——————————— <4> Леонтьев К. Н. Храм и Церковь. М., 2003. С. 7.

В каждой из цивилизаций, которые когда-либо существовали на Земле, преобладающей являлась та часть культуры, которая характеризовала исторический тип в целом. По словам того же Данилевского, Византия являлась тем культурно-историческим типом, который вслед за Древним Израилем характеризуется столь же значительным, если не большим, развитием религиозности. Догмы церкви имели в Византийской империи силу закона. Отсюда проистекала значимость для государства и общества в целом церковно-государственных отношений. Осознание этой значимости и проявилось в полной мере в возникновении такой концепции, как «симфония властей». И здесь Византия, безусловно, сказала новое слово в истории человечества, так как эта сфера была наиболее близка по духу византийской культуре, культуре христианской. Как писал крупнейший, пожалуй, русский историк церкви А. П. Лебедев, прямое назначение церкви состоит в том, чтобы воздействовать на государство и общество в духе идей христианства и его требований <5>, и церковь в Византийской империи действительно осуществляла самое широкое воздействие на общественные процессы. Более того, две стороны сознания жителя Византии как «ромея» — римлянина и как православного христианина были неотделимы друг от друга; христианство пропитало собой «каждую клетку» Византии, было ее духом, основой, величайшей ценностью. То же самое можно говорить и о любой другой европейской стране эпохи Средневековья, но в Византии воздействие церкви на государство, общество и на каждого человека в отдельности, начиная от «порфирородного василевса» и заканчивая его рабом, получило свое наиболее законченное, наиболее яркое выражение. ——————————— <5> Лебедев А. П. Очерки внутренней истории Византийско-восточной церкви. СПб., 1998. С. 9.

Общество того времени было очень восприимчиво к религиозным идеям, религия составляла для него альфу и омегу, начало и конец, без действия которой невозможно было представить бытие византийца. Та эпоха не знала отрицания религии, сравнения ее с «тормозом» развития общества, как это часто имеет место в настоящее время. В суровой действительности Средневековья не было места отношению к человеку как к мере всех вещей. Православие было маяком за далеким горизонтом и прибежищем угнетенных. И привязанность общества к религиозным идеям облегчала влияние на него церкви. Но тем не менее, говоря о ее значительной роли в повседневной жизни византийской цивилизации, нельзя упускать тот факт, что религия при справедливости всего вышесказанного являлась в некоторой степени отделенной от жизни, вследствие чего влияние христианства часто не доходило до своего назначения. Однако общество и государство, несомненно, стремились к гармонии, показателем чего служат хотя бы законы императоров Македонской династии, направленные на защиту мелкого крестьянского землевладения. Концепция «симфонии властей» — это идея о гармоничном взаимодействии церкви и государства, главным содержанием которой является то, что законы церкви есть в то же время и законы государства и оно при этом выступает гарантом их соблюдения. Иначе говоря, государство признает над собой высший духовный авторитет церкви, обязуется руководствоваться в своей деятельности христианскими идеалами, поддерживать церковь в необходимой мере, а та, в свою очередь, обещает, используя свой духовный авторитет, помогать ему в его практической деятельности. Она нашла свое наиболее полное выражение в «Эпанагоге» (или, по-другому, «Исагоге») — византийском законодательном памятнике IX века: «Мирская власть и священство относятся между собою, как тело и душа, они необходимы для государственного устройства точно так же, как тело и душа в живом человеке. В связи и согласии их состоит благоденствие государства» <6>. Таким образом, эта идея лежит в основании византийской цивилизации. ——————————— <6> О социальной концепции русского православия. М., 2002. С. 266.

Особенно актуально изучение опыта этой цивилизации, наиболее близкой России по историческим корням, в контексте современного процесса глобализации. Общеизвестен тот факт, что ошибка в умозрении ведет в конечном итоге к ошибке в предмете исследования, не говоря уж о конечных результатах. Настоящее время является уникальным периодом небывалой, ранее не имевшей исторических прецедентов, экспансии одного культурно-исторического типа — западного <7>. ——————————— <7> Хатами М. Ислам, диалог и гражданское общество. М., 2001. С. 88.

Вместе с этим происходит постепенное усвоение другими культурами образа жизни, привычек, ценностей и т. д., то есть изменение мира и человечества вообще <8>. ——————————— <8> Тоффлер Э. Шок будущего. М., 2001. С. 6.

Об этом может идти речь с тех позиций, что наряду с экспансией территориальной, то есть расширением, происходит развитие новых начал как на новых территориях с населением, недавно вовлеченным в этот процесс, так и с участием центров этой культуры. О самом процессе экспансии новых начал вообще как таковых нельзя говорить однозначно. Речь может идти о другом. Как показывает опыт истории, та культура, которая повторяла достижения другой, редко достигала уровня культуры-образца, и это зачастую весьма негативно сказывалось на развитии особенностей, на самобытности исторического пути. Классический пример в этом отношении представляет Древний Рим — цивилизация, сравнительно более изученная, чем Египет, Вавилон, Персия и другие. В тех областях, где Рим следовал за Грецией, он не создал ничего нового и оригинального — факт общеизвестный (например, пластическое искусство, философия и др.). Другой пример — Византия, которая хотя и не шла по пути Древнего Израиля и была отделена от Ветхозаветной эпохи многими веками, тем не менее развивала ту же, что и древние евреи, сферу — сферу религии и достигла в этом значительных высот, дав миру идеал «симфонии властей» и развитую догматическую литературу (творения отцов Церкви) <9>. ——————————— <9> Она отличается, например, от западной схоластической литературы тем, что, к примеру, слово «логос» имеет в греческом языке значение в том числе и как «познание», то есть получается: теология — есть богопознание, которое немыслимо без значительного духовного опыта, и поэтому стоит отметить, что схоластика, при всем ее значении для европейской средневековой образованности, все же стоит ниже, чем творения отцов Церкви. Между тем как при формулировании церковных догматов, чем в том числе и занимались отцы Церкви, необходимо было блестящее знание логики, что в известной мере сближает схоластику с литературой подобного рода.

Как отмечал С. Аверинцев, византийская культура обладала «некоторыми особыми внутренними свойствами». Так, по его мнению, далеко не всякая культура годится для «усвоения окружающими»: «…До тех пор, пока она отыскивает свои фундаментальные ценности и переживает драматические перипетии решения и выбора, она не может облечь себя в… общезначимую форму и в таком виде поучать всех желающих поучаться… Не стоит говорить, будто культура, достигшая… стабильности своих основных ценностей и потому способная к миссии учительствования, расплачивается за это тем, что вступает в «нетворческий» период. Разве философы, поэты, ученые эллинизма не «творили»? Но они работали… внутри готовой системы «образованности» <10>. ——————————— <10> Аверинцев С. С. Другой Рим. М., 2005. С. 20.

В тех же случаях, когда за идеал берется чужой опыт, без учета особенностей конкретной страны или культуры, то его претворение в жизнь на новой почве способно дать непредсказуемую реакцию, и результат будет зачастую отрицательным. Примером могут служить гражданские войны в том же Риме, которые были во многом результатом превратно понятых эллинских демократических веяний, или изученные в меньшей степени кровавые смуты в государствах наследников («эпигонов») Александра Македонского, почти все из которых выродились постепенно в мелкие княжества (как, например, Сирийское царство, одно время занимавшее почти всю его бывшую державу). Эллинизм здесь был воспринят на излете своих духовных сил. В конце концов на большей части империи Александра воцарилось «восточное начало», которое было представлено Парфией (250 г. до н. э. — 226 г. н. э.) и Ираном династии Сасанидов (226 — 636 гг.). Значит, идеальные критерии не оказались таковыми при их проверке историей <11>. ——————————— <11> Вообще, что означает идеальный критерий? Это мысль, не содержащая в себе изъяна, иначе говоря, обладающая совершенством.

Например, можно рассмотреть идею либерализма, основное содержание которого заключается во внешней свободе. Предположим, что либерализм (со всем его идейным багажом) есть благо. Это означает, что благом будет и его всемерное распространение и развитие. Можно допустить пользу его распространения, но в случае с развитием, иначе говоря, с появлением новых свобод (внешних) мысль о его абсолютной пользе неизбежно наталкивается на непреодолимую преграду так называемых традиционных ценностей — культурно-нравственных правил <12>, которые в значительной степени сформировались под влиянием религиозной традиции. ——————————— <12> Ильин И. А. Религиозный смысл философии. М., 2003. С. 137.

Это означает, что выбранный критерий уже не является самодостаточным и может применяться лишь постольку поскольку — на него нельзя в полной мере ссылаться при оценке явлений, ему иноприродных, и т. д. Истина в этом случае очевидна. Как писал Тертуллиан: «По-моему, надлежит называть благом только то, что заслуживает такого названия, не оправдываясь сравнением. Благо не должно сравнивать не только со злом, но и с таким благом, которое в этом случае отчасти обесценивается, хотя и не перестает быть благом. Но если вещь признается благом единственно по сравнению со злом, то я утверждаю, что она есть только меньшее зло, кажущееся благом перед большим злом» <13>. Можно, разумеется, пользуясь христианством как исключительно философским учением, пойти дальше, доказав неактуальность его некоторых положений (что повлечет постепенное отвержение всех), и провозгласить идею свободы более совершенной, хотя и опять, понятно, не абсолютной, но уже в смысле интересов другого лица. Но там, где внешняя свобода не касается интересов другого, она абсолютна. В результате внешняя свобода начинает развиваться за счет внутренней свободы, заменяя ее, и этот процесс может идти до бесконечности. Тем самым идея христианства тождественна идее свободы внутренней, а абсолютизация либеральной идеи через мысль о внешней свободе касается сферы внутренней свободы, по-гречески того самого покоя души, «исихии», когда она имеет лишь одно — высшее устремление. ——————————— <13> Тертуллиан. Избранные сочинения. М., 1994. С. 360.

Вообще, абстракция может заместить собой верховную ценность, но абстракция всегда останется таковой в силу того, что ею невозможно реально обладать. В результате, как отмечал исследователь византийской культуры С. С. Аверинцев, это приводит вместо заинтересованности в абсолютном к абсолютной незаинтересованности <14>. ——————————— <14> Аверинцев С. С. Другой Рим. М., 2005. С. 41.

Фактическое отрицание свободной воли также происходит через навязывание определенных парадигм мышления, когда все приводится к общему знаменателю и результаты его преподносятся как несомненная истина. То есть речь может идти о претензии на некую новую предопределенность бытия. Вполне осязаемым препятствием для принятия этой новой культуры являются культуры «старые» — традиционные. Здесь не принимается в расчет тот факт, что новая, т. н. общечеловеческая, цивилизация будет существенно обедненной. В настоящее время единственной общей сферой для разных цивилизаций является индустриальная сфера. При этом подразумевается, что все пройдут по пути Запада, и неизбежно именно «материнской» постцивилизации при этом будет принадлежать по праву пальма первенства, а остальные будут с переменным успехом повторять ее путь, с большими, однако, ошибками на этой «магистральной» дороге, ибо это будет не их самобытный путь. В основу бытия, таким образом, ложится одна-единственная ценность — то есть «нечто всепроникающее, определяющее смысл мира в целом и каждой личности…» <15>. ——————————— <15> Лосский Н. О. Ценность и Бытие: Бог и Царство Божье как основа ценностей. Харьков, 2000. С. 7.

Вообще, этот процесс является естественным ходом вещей, результатом развития и распространения либеральной доктрины. Как писал русский философ Л. А. Тихомиров, «единая на весь мир власть — …сила …которая может положить конец всякому дальнейшему развитию человечества», так как «общечеловеческая идея вырабатывается и осуществляется в значительной степени именно благодаря соперничеству нескольких равнозначных государственных типов» <16>. ——————————— <16> Тихомиров Л. А. Монархическая государственность. Калуга, 1998. С. 620.

Другой пример: если предположить, что процесс «постхристианской» революции вреден, то равно с ним неверными представляются и идеи, способствующие ему. Было бы излишним здесь распространяться о критериях прогресса (ибо это тема другого исследования), о том, что во всех культурах важное место занимала и занимает мысль о духовном мире человека. Важно другое — альтернатива пути глобализации (упрощения), тем более что многонациональная Россия, по справедливому замечанию А. Дж. Тойнби, представляет собой модель мира. Следует также добавить, что каждая менее значительная культура (таковая по месту в истории, но не по своему высокому значению как культуры) сохраняет в ее составе известную самодостаточность, и важным моментом является то, что подобное объединение произошло на основе православия как фундамента восточнохристианской цивилизационной общности <17>. То есть получается известная формула: «Православие, самодержавие, народность». ——————————— <17> Здесь можно говорить об общности в культурно-историческом смысле.

При определении альтернативы негативным последствиям процесса глобализации нужно исходить из своего культурного опыта, а если есть возможность, то и из опыта близких культур. Таковой, без сомнения, по отношению к России видится византийская цивилизация. Почему же? Прежде всего потому, что Россия восприняла от нее православие, и факты говорят о том, что христианизация Руси происходила мирно, не в пример, скажем, крещению Прибалтики, и это свидетельствует о том, что столь легкое принятие элементов другой культуры было уже подготовлено в сознании Руси. Византия передала славянским племенам также и письменность, язык, государственное устройство <18>. Причем не навязывая, а, наоборот, подчас не имея желания или иногда возможности делиться с варварами своими достижениями. Относясь к древней империи как к своему учителю, крещеная Русь никогда не имела с ней таких конфликтов, как, например, Болгария (здесь важны не причины, а сам факт этого), и не высказывала вплоть до гибели Византии претензий на царское достоинство. Таким образом, можно сделать вывод о том, что пример Восточной империи не только не вредит самобытности русской культуры, но и существенно обогащает ее. ——————————— <18> Успенский Ф. И. Истории Византийской империи. Т. 1. Период I (до 527 г.). Период II (518 — 610 гг.). М., 2001. С. 56.

Русский мыслитель К. Н. Леонтьев считал, что так называемый славизм без византизма мало что значит, подобно тому, как нельзя представить Западную Европу без благотворного влияния античного Рима, ибо византизм — это тот корень, из которого, как казалось многим русским мыслителям (да и не только русским: например, стоит вспомнить того же Шпенглера) в XIX и в XX веке (вероятно, ошибочно), и разовьется особый славянский культурно-исторический тип. Необходимо здесь вкратце сказать, что опыт Восточной империи является очень ценным в различных сферах. В области национальной политики, например, это была единственная страна Европы и Ближнего Востока с таким полиэтничным составом населения, и ей очень часто приходилось разделять и властвовать, подчас доходя до переселения отдельных народов. Государственный строй империи был необыкновенно устойчив, несмотря на то, что как государство Византия была стара (хотя отнюдь не слаба до XIII — XIV вв.), и при переносе его на русскую почву он развился с еще большим успехом. В целом же можно отметить, что «новая система, созданная на фундаменте православия, позволила России сказать свое слово в истории…» <19>. ——————————— <19> Гумилев Л. Н. От Руси до России. Очерки этнической истории. М., 2001. С. 291.

При этом нельзя забывать и о негативном опыте империи. Так, например в империи не было нации, которая «скрепляла» бы государство. Несмотря на то что греки были преобладающим народом Византии, тем не менее они оставались лишь населением — т. н. «ромеями» — по-гречески «римлянами». Это наследие римской эпохи приводило к необходимости существования многочисленного бюрократического аппарата, что отрицательно сказывалось на жизни государства. Говоря о культуре Византии, необходимо отметить, что она вплоть до последних веков существования империи была самой развитой из культур европейских и, кроме того, была удивительно целостной в силу ее подчиненности высшим идеалам. И здесь невольно приходит мысль о том, чем более всего была сильна Византия, что направляло ее культуру, скрепляло нации, обеспечивало устойчивость государства. Это религия — как раз то, чем была молода империя <20>. ——————————— <20> Соколов И. И. О византизме в церковно-историческом отношении // Христианское чтение. 1903. N 12. С. 737.

И подлинный расцвет, разнообразие ее заметны более всего на религиозной почве, лучшие творения «ромеев» — в духовной сфере <21>. Но большое место занимала в повседневной жизни государства, наряду с православием, и идея империи, что выразилось в концепции «симфонии властей». А это, в свою очередь, означает, что важное место в истории Византии неизбежно занимают отношения церкви и государства, они — суть византизма, как явления цивилизационного порядка. Законы церкви в Византии были и законами империи, то есть право основывалось на фундаменте неизменных нравственных предписаний. Наиболее ярким примером этого являются законодательные памятники эпохи Македонской династии (867 — 1056 гг.), направленные на защиту мелкого крестьянского землепользования, которое долгое время составляло основу существования Византийской империи. ——————————— <21> Макаров Д. И. Антропология и космология св. Григория Паламы (на примере гомилий). СПб., 2003. С. 6.

И если рассмотреть, например, такую сферу, как отношения власти и общества, то видно, что политическая мысль Византии, в отличие от современной либеральной доктрины, не могла говорить о таком понятии, как «права человека» в современном понимании. Наоборот, император в идеале должен был обращать внимание только на свои обязанности по отношению к народу, а тот, в свою очередь, — также на обязанности по отношению к царю, стране, церкви, а равно и к другому человеку. То есть в первом случае можно вести речь о праве народа, из которого проистекают обязанности для василевса, а во втором, наоборот, о праве самого императора. В результате и появилась концепция «симфонии властей» как выражение специфических особенностей византийской цивилизации. В наше время идея «симфонии властей» упоминается, в частности, в «Социальной концепции Русской православной церкви». В ней говорится о том, что, имея различную природу, церковь и государство используют различные средства для достижения своих целей. Государство опирается в основном на материальную силу, включая силу принуждения, а также на соответствующие «светские системы идей». Церковь же располагает религиозно-нравственными средствами для духовного руководства. «Церковь преподает людям нравственные заповеди, а потому не властна изменить что-либо в своем учении. Не властна она и прекратить проповедование истины, какие бы иные учения ни предписывались или ни распространялись государственными инстанциями. В данном отношении церковь совершенно свободна от государства» <22>. ——————————— <22> О социальной концепции русского православия. М., 2002. С. 272.

Говоря о важности изучения византийской истории, необходимо отметить следующее: — современный мировоззренческий кризис, который является до определенной степени и кризисом применения либеральной доктрины. При этом необходимо использование каждой отдельно взятой самобытной культурой своего опыта с учетом достижений иных цивилизаций; — вопрос о цивилизационном выборе России, логически вытекающий из мировоззренческого кризиса, и неизбежное поэтому обращение к истокам своей традиции, в том числе и в государственно-правовой сфере; — поскольку составной частью русской традиции является опыт византийской цивилизации, то появляется необходимость обращения к этому опыту. Однако его осмысление нельзя представить без изучения византийской государственно-правовой традиции, а ту, в свою очередь, без понимания сути церковно-государственных отношений в империи, ибо какую бы сторону ее жизни мы ни взяли, везде государство тесно связано с церковью и религией. А эту связь, которая и носит название концепции «симфонии властей», для лучшего понимания необходимо изучать в процессе ее эволюции. Она сформировалась в важной сфере жизни византийской цивилизации — мире церковно-государственных отношений — и представляет собой сложное историческое явление, которое явилось отражением как общественных устремлений в империи, так и мнения ее политической элиты. В различные исторические периоды концепция служила уравновешивающим механизмом в здании византийской государственности, постепенно эволюционировала и к XV веку оказалась вполне подготовленной для ее окончательного усвоения Россией. Необходимо отметить, что влияние на умы политических деятелей соседних с империей стран — Сербии, Болгарии, а отчасти и Руси — эта идея стала оказывать с IX — X веков (войны с Византией Симеона Болгарского в X веке, претензии болгарского царя Иоанна Асеня в XIII веке и царя сербов и греков Стефана Душана в XIV); однако ее восприятие именно Русью в полной мере — как универсальной доктрины христианского царства — произошло уже после гибели Византии. Сама история церковно-государственных отношений в Византийской империи сложна и противоречива, подчас полна трагизма, но тем ценнее для империи и ее подданных была выстраданная ими в метаморфозах истории идея земного царства. Истоки концепции «симфонии властей» лежат в христианском учении. От христианского учения нельзя отделить, в свою очередь, ветхозаветную историю человека. Церковь имеет не только сущность, которая неподвластна этому миру, но важная ее составляющая — это историческое служение церкви на земле. Это служение, в силу своего характера, неизбежно вступает во взаимодействие с внешним миром и с государством как важной его составляющей. Государство, с точки зрения церкви, и эта точка зрения в основе своей не менялась с раннехристианской эпохи (что, правда сейчас относится лишь к православной церкви), — сложное явление, «которое появилось в результате неисповедимого Промысла». Отношение же государства к церкви всегда отличалось разными точками зрения и всегда менялось в процессе исторической эволюции человечества. В начале, в языческом мире, религия мыслилась как одна из функций государства. В Древнем Израиле существовала вначале подлинная теократия, то есть богоправление. Согласно Ветхому Завету появление государства есть реакция на несовершенство мира с целью недопущения еще большего греха: «И сказал Господь Самуилу: послушай голос народа во всем, что они говорят тебе; не тебя они отвергали, но отвергали Меня, чтоб Я не царствовал над ними… Итак, послушай голоса их; только представь им и объяви им права царя, который будет царствовать над ними» (1 Царств, 8 — 7, 9) <23>. Как писал русский мыслитель Н. М. Алексеев, «библейские предания изображают еврейский народ… живущий в формах теократического строя» <24>. Согласно христианским представлениям «нет власти не от Бога», ибо «отдавайте кесарево кесарю, а Божие — Богу» (Мф. 22.21). ——————————— <23> О социальной концепции русского православия. М., 2002. С. 260. <24> Бычков С. Русская Церковь и императорская власть. (Очерки по истории Православной российской Церкви 1900 — 1917 гг.) Т. 1. М., 1998. С. 10.

Идеологией, воспринявшей христианские воззрения об отношениях государства и церкви, явилась византийская концепция «симфонии властей». Она повествует о гармонии в отношениях «царства и священства». На Западе эта идея подверглась определенным искажениям, что выразилось сначала в усилении светской власти папского престола, когда духовная власть вторгается в сферу светской. Реакцией на подобную ситуацию стал протестантизм, а затем и либеральная доктрина, все более воспринимаемая как абсолют и вытесняющая церковь, христианство из сферы человеческого бытия. Это происходит через отделение государства от церкви, видоизменение самого христианского учения в результате превращения его в философскую систему, вторичную по отношению к идеологии либерализма. Предпосылкой возникновения концепции «симфонии» в христианизируемой Римской империи на пути ее превращения в Византию, вполне оконченному к VII веку, стало принятие христианства как государственной религии всей империи (а вместе с тем и неизбежное восприятие христианских представлений о природе власти, государства и церкви). На идею «симфонии» оказали также влияние, хотя и более опосредованно, древние воззрения на государство и место в нем религии, на функцию царя (по-гречески: автократора) как первосвященника, а также идеи греческой философии, влияния, идущие с Востока, в частности, из Древней Персии, и т. д. Так или иначе в основе взаимоотношений церкви и империи после торжества христианства в Риме (IV век) лежали, с одной стороны, христианское вероучение, а с другой — синтез древнеязыческих воззрений на государство, тем более неизбежный в универсальной по духу Римской империи. То есть, по сути своей, две формы теократии — богоправления. В IV веке соединились универсальная идея христианства и универсальная идея Римской империи. Государство, поняв важность и большую социальную ценность новой религии, попыталось поставить ее под свой непосредственный контроль, и поэтому процесс постепенной выработки теории, на основе которой должно было осуществляться их взаимодействие, не мог не протекать весьма болезненно. Это, в частности, проявилось как в давлении государства на церковь, выражавшемся в догматических вопросах, так и в появлении в раннехристианскую эпоху многочисленных ересей, являвшихся ответом на часто принудительную христианизацию. Однако достижением IV — V веков был компромисс церкви и государства, на основе которого в дальнейшем должно было строиться воплощение концепции «симфонии властей». Однако в большей степени это была уступка государства, которое отказалось от своего языческого абсолютизма, который ограничивался теперь высшим установлением, опосредованно выражавшимся через мнение церкви. В истории этих взаимоотношений следует учитывать тот факт, что церковь и государство изначально являются иноприродными явлениями, а потому к ним нельзя в полной мере применить обычные законы взаимоотношений двух соперничающих субъектов. Если с точки зрения государства в то время церковь необходимо было использовать наравне с империей для достижения на земле справедливости, а они (церковь и государство) одинаково ценны сами по себе, то, по мнению церкви, государство — такой же предмет земного мира, как и все остальные, хотя и очень важный, и поэтому ценно в той мере, в какой оно служит христианскому идеалу. Это различие взглядов и выявилось в полной мере в первоначальном варианте «симфонии властей» — VI Новелле Юстиниана. Взгляд на церковно-государственные отношения в ней носил характер хотя и в значительной степени еще не свободный от старых римских воззрений, но уже испытывавший влияние христианства: «Есть два величайших блага — дары милости Всевышнего людям — священство и царство. Каждое из этих благ, дарованных людям, установ лено Богом, имеет свое собственное назначение. Но исходя из одного и того же начала, оно и проявляется в единении, в совместной деятельности. Священство ведает делами божественными, небесными. Царство — человеческими, земными. Но в то же время царство всемерно печется о хранении церковных догматов и чести священства. А священство вместе с царством направляет всю жизнь общества по путям, угодным Богу» <25>. Важно также отметить, что эта концепция была действующей на протяжении всей истории Византии, и ее с полной на то уверенностью можно назвать самым ярким воплощением византизма как культурно-исторического явления. ——————————— <25> Шмеман А. Исторический путь православия. Киев, 2003. С. 205.

При этом церковь в империи, как в эпоху Юстиниана, так и в любое другое время, всегда ощущала свой особый характер. Истоки этого ощущения лежат в представлениях о церкви как о реальности, установленной свыше, в то время как государство, по сути, является таким же элементом земного мира, как и многое другое. Противоречие концепции «симфонии властей» заключалось в том, что империя, которая не могла еще в полной мере отрешиться от представлений об особом характере государства (повторенных, впрочем, позже в западной схоластической литературе), ставила знак равенства между собой и церковью — компромисс, вполне объяснимый и временный, хотя и провозглашенный (как и все в империи Юстиниана) на вечные времена. Неполнота этого принципа выразилась позже в тяжелое время испытаний, едва не стерших с лица земли Византийскую империю, не выполнившую еще свою историческую миссию. Речь здесь идет о поселении славян в Византии и экспансии арабов на Востоке. Тяжелая борьба потребовала мобилизации всех сил государства, и новая — Исаврийская династия (717 — 802 гг.) попыталась целиком включить церковь в систему государственной организации. Это достигалось с помощью борьбы против икон и монастырей, которая была по сути борьбой за подчинение церкви. Предыдущий опыт Персидской войны в начале VII века показал, что государство могло беспрепятственно использовать ее в своих целях. В это время оно во имя единства империи пошло на введение ереси монофелитства как компромисса между православием и монофизитством. Однако церковь выстояла в этой борьбе, что показывает тот факт, что православие стало внутренним стержнем империи, второй натурой «ромеев», и даже мечта об идеальной империи в сравнении с этой идеей теряла свою прежнюю значимость. Поддержку иконоборчеству долгое время оказывали азиатские фемы (территориальные единицы военной организации), где необходимость консолидации страны ощущалась острее из-за непрекращающихся войн, а Запад (в том числе и Рим) оставался православным. Победа православия в 843 году выразилась в новой редакции «симфонии властей»: «Мирская власть и священство относятся между собою, как тело и душа, необходимы для государственного устройства точно так же, как тело и душа в живом человеке. В связи и согласии их состоит благоденствие государства» <26>. Излишне распространяться, что душа для человека средневековья была несравненно ценнее: «Дух бодр, плоть же немощна». Да, разумеется, и физическая составляющая несомненно важна, но она ценна постольку, поскольку служит спасению, ибо: «лучше тебе увечному войти в Царство Божие, чем ввергнуться в геенну». То есть была признана фактически двойственная сущность церкви как особого организма, а значит, за ней признавалось и право голоса в мирских делах, и в то же время ее исключительную сферу составляли дела веры. ——————————— <26> Там же. С. 276.

Концепция «симфонии» теперь исходила из параллелизма двух властей (по крайней мере с позиций их авторитета) в земных делах. Хотя этот идеал подвергался частым искажениям, тем не менее влияние христианских воззрений весьма рельефно прослеживается в законодательстве эпохи так называемой Македонской династии (867 — 1057 гг.), которое было направлено на защиту убогих от сильных, то есть мелкого крестьянского землепользования от притязаний «динатов» — крупных землевладельцев и «властелей» — сельской аристократии. Новые явления в эпоху Комнинов: засилье итальянских купцов и аристократии наряду с явлением старым — засильем бюрократического аппарата — со всей ясностью обнаружили вопиющее несоответствие между идеальными целями и суровой действительностью древней империи. Не замедлил проявиться и духовный кризис в обществе, приведший к катастрофе 1204 года — взятию Константинополя крестоносцами и падению Византийской империи. Здесь необходимо также отметить постепенное приобретение православием в Византии национального окраса с сохранением универсалистских претензий империи. Попытку построения государства на новых — национальных началах представляет собой период 1205 — 1261 гг. — время так называемой Никейской империи. Подобный поворот, возможно, и помог бы империи просуществовать много дольше, но то была бы уже иная цивилизация, в которой Византия потеряла бы свое лидерство, тем более при сохранении православием своего вселенского характера. Но передавать пальму первенства было пока еще некому, и старая империя вновь взяла на себя бремя универсализма, так как вселенский характер православия требует универсального государства, которое само по себе является целым миром <27>. ——————————— <27> Половинкин А. И. Православная духовная культура. М., 2003. С. 78.

Последние века существования Византийской империи (XIV — XV) представляют собой время «кристаллизации» концепции «симфонии властей» как ядра византизма, в форме которого она была подготовлена для усвоения родственным культурным миром, нарождавшимся на северо-востоке Европы. Говоря о важности исследуемой темы, необходимо отметить то, что, на первый взгляд, в современном мире проблема концепции «симфонии властей» может носить не иначе как некий абстрактный характер, так как отношения двух столь разнородных субъектов можно назвать лишь соперничеством. А в настоящее время подобного соперничества не существует, так как церковь отделена от государства. Однако это неверно. Сам термин «симфония» означает созвучие, то есть союз двух властей. В особенности это применимо в отношении Византийской империи. Это государство унаследовало старую римскую государственную традицию, которая уже совершенно изжила себя. Поэтому Византийское государство нуждалось в поддержке, оказать которую могла лишь церковь. Говоря современным языком, его опорой стали т. н. традиционные ценности, которые представлялись и поддерживались церковью. И то, насколько государство следовало им в своей повседневной практике, и служило критерием претворения в жизнь концепции «симфонии». С другой стороны, настоящее время стало эпохой т. н. мировоззренческого кризиса. В частности, в науке получает преобладание мнение о том, что не стоит вообще искать какую бы то ни было истину, а каждый вполне может сформулировать ее для себя сам, ориентируясь, правда, на некие общие стандарты. Противоречие подобного подхода состоит в том, что он говорит об истинности такого положения вещей. Современный мировоззренческий кризис получает свое выражение в нескольких плоскостях. В частности, с одной стороны, он тесно связан с экспансией одного культурно-исторического типа — западного и является выражением его кризиса. Но, с другой стороны, объектами этой экспансии служат иные культуры, и усвоение ими западного типа далеко не всегда происходит безболезненно. Таким образом, для изучения и, главное, в целях нового, с учетом реалий сегодняшнего дня, переосмысления византийского наследия, могущего обогатить (и обогащающего) русскую культуру как часть восточно-христианской цивилизационной общности, необходимо обратиться к тому культурному достоянию, которое сформировало византийскую цивилизацию. И важное место здесь, безусловно, занимает концепция «симфонии властей» как ядро византизма, который, в свою очередь, является фундаментом восточно-христианской цивилизационной общности. В конце концов, как писал тот же Данилевский, нация в той же мере является самостоятельной, в какой на это притязает, а «Россия — не просто государство; Россия… — это целый мир особой жизни, особый государственный мир, не нашедший еще себе своеобразного стиля культурной государственности (говоря проще, такой, которая на других не похожа)» <28>. То, о чем писали русские мыслители XIX века, вновь, как никогда ранее, актуально. ——————————— <28> Данилевский Н. Я. Россия и Европа. М., 2003. С. 272.

А потому актуальным будет оставаться всестороннее изучение Византии, ее богатого наследия, ибо «если идеал наш будет слишком односторонним, мелок и прост, то мы, стремясь без меры настойчиво только к ближайшим очередным целям и не храня в душе иных заветов, можем испортить себе будущее, закроем себе путь дальнейшего, правильного и спасительного развития» <29>. ——————————— <29> Там же. С. 174.

——————————————————————