«Наследнику» великого Н. Гоголя, гениальному романисту и философу, писателю-пророку Федору Михайловичу Достоевскому (1821 — 1881) трудно жаловаться на невнимание со стороны соотечественников-юристов. Его творчество давно стало классикой как социологической школы уголовного права, так и яркой иллюстрацией других научных теорий в криминологии и девиантологии, имеющих в своей основе теорию психоанализа З. Фрейда. И это неслучайно: в творчестве Ф. М. Достоевского, как ни в каком другом, всесторонне, убедительно и достоверно раскрыты с научной точностью и необычайной художественной силой многие основополагающие вопросы уголовного права (сущность преступления, цели наказания, невменяемость, явка с повинной, механизм конкретного преступления и пр.), уголовного судопроизводства и судебной этики (неотвратимость наказания как задача уголовного процесса, деятельность следователя как средство постижения истины по уголовному делу и пр.), а также криминалистики, уголовно-исполнительного права, судебной психиатрии.
Велики заслуги Ф. М. Достоевского перед девиантологией и криминологией — значительное место в его творчестве занимают проблемы природы преступности (самоубийств, пьянства, бродяжничества, проституции), причины формирования личности этих несчастных, вопросы предупреждения насилия и прочих бед нашего общества.
Феномен Достоевского как глубочайшего знатока человеческих душ давно интересовал юридическую общественность. В разные годы исследователями юридического аспекта его творчества были такие авторитетные ученые-криминалисты, как А. Ф. Кони, А. В. Наумов, А. А. Толкаченко и др. [1]. Помимо работ ученых-юристов, наследию Ф. М. Достоевского посвящено множество исследований как в России, так и за рубежом [2]. В настоящее время активно действуют юридические общества, носящие имя великого романиста, созданы информационные разделы в Рунете, посвященные биографии и творчеству Достоевского. Общеизвестно изречение, характеризующее «Преступление и наказание» как величайший криминальный роман всех времен и народов. Немало юридических и девиантологических событий вместила в себя и жизнь гениального писателя, причудливо перекликаясь с перипетиями многих сюжетов его знаменитых произведений.
Автору настоящего очерка задачей представляется попытка рассмотреть (в форме краткого обзора) наиболее важные девиантологические и правовые аспекты его жизни и творчества. Их изложение, по традиции, начнем с краткой юридической биографии Ф. М. Достоевского.
Будущий великий писатель родился на Божедомке, в семье штаб-лекаря, в правом флигеле московской Мариинской больницы для бедных. Дед Достоевского (по отцу) был священником. Неудивительно, что с младых лет родными для Ф. М. Достоевского стали уроки христианского благочестия, а близкими по духу — врачевание человеческих душ, христианская любовь и сострадание. В юношеские годы молодой человек потерял мать и отца. В 1838 году Достоевский поступил в петербургское Главное инженерное училище, проучившись в котором почти 6 лет, получив звание подпоручика, поступил на службу в Инженерный департамент. Обучаясь в училище, юный Достоевский зарекомендовал себя защитником младших и слабых от хулиганствующих товарищей-кондукторов (так именовались слушатели). На эти же годы приходится серьезное увлечение юного Достоевского чтением классической и образовательной литературы. Примерно через год Ф. М. Достоевский уходит в отставку, чтобы полностью посвятить себя литературному творчеству. К этому, раннему, периоду его творчества относятся «Бедные люди», «Хозяйка», «Неточка Незванова» и некоторые другие.
Начиная с 1847 года Достоевский окунается в оппозиционную политическую жизнь: он посещает собрания тайного общества М. В. Петрашевского, а также становится участником кружка радикально настроенного петрашевца Н. А. Спешнева. В библиотеке Петрашевского Достоевский увлеченно изучает сочинения Вольтера, Дидро, Руссо, Конта, Фурье, Сен-Симона и других мыслителей.
Согласно материалам военно-следственного дела на одном из заседаний петрашевцев Достоевский читал знаменитое письмо критика В. Белинского к Н. Гоголю, запрещенное царской цензурой, в котором великого автора «Мертвых душ» упрекали в клерикализме и сочувствии самодержавию. Данный факт послужил в дальнейшем главным обвинительным пунктом для Достоевского. Арестованный по доносу провокатора П. Д. Антонелли в апреле 1849 года (всей операцией руководил чиновник по особым поручениям Министерства внутренних дел И. П. Липранди), Достоевский вместе с другими петрашевцами, после тюремного заключения в Петропавловской крепости, был приговорен к смертной казни через «расстреляние». Для суда над петрашевцами на основании материалов, собранных Секретной следственной комиссией, был учрежден специальный судебный орган — Военно-судная комиссия (в составе графа В. А. Перовского, сенаторов Лобанова-Ростовского, Веймарна и др.). Военный суд приговорил отставного инженера-поручика Достоевского за недонесение о распространении преступного письма о религии и правительстве литератора Белинского и злоумышленного сочинения поручика Григорьева лишить на основании Свода военных постановлений … чинов, всех прав состояния и подвергнуть смертной казни… По свидетельству историков, приговор был составлен крайне небрежно, получалось, что формально Достоевского приговорили к смертной казни даже не за чтение «преступного» письма Белинского, а лишь за «недонесение о распространении». После вынесения приговора петрашевцам он поступил на утверждение в генерал-аудиториат. Высшая военно-судебная инстанция пересмотрела смертный приговор ввиду его явного несоответствия степени вины осужденных. Окончательный вывод по Достоевскому был следующим: «Отставного поручика Достоевского, за такое же участие в преступных замыслах, распространение письма литератора Белинского, наполненного дерзкими выражениями против православной церкви и верховной власти, и за покушение вместе с прочими, к распространению сочинений против правительства, посредством домашней литографии, лишить всех прав состояния и сослать в каторжную работу в крепостях на 8 лет» [3].
22 декабря 1849 г. на эшафоте в отношении осужденного Ф. Достоевского и его товарищей был исполнен обряд казни, в последнюю минуту замененный, по «высочайшему повелению», на каторжные работы и службу в армии рядовым. Четырехлетнюю каторгу писатель отбывал в Омском остроге, а с 1854 года служил в Семипалатинске, в 7-м Сибирском линейном батальоне. Хрестоматийными стали следующие слова Достоевского об арестантской роте военного ведомства, в которой ему пришлось служить: «Тут был свой особый мир, ни на что более не похожий; тут были свои особые законы, свои костюмы, свои нравы и обычаи и заживо мертвый дом, жизнь — как нигде и люди особенные» [4]. Примечательно, что при реформировании военно-пенитенциарной системы в период Александра II законодатели весьма активно использовали в т. ч. и социологические наблюдения Ф. М. Достоевского, нашедшие место в «Записках из Мертвого дома» [5].
Достоевскому возвращают офицерское звание, он, после вынужденного перерыва, возвращается к литературному труду, в 1859 г. переезжает в европейскую часть страны, а с 1860 г. ему разрешается вернуться в столицу. Вместе с братом, М. М. Достоевским, он основывает журнал «Время» (1861 — 1863 гг.), на страницах которого появляются богатые девиантологической проблематикой «Униженные и оскорбленные», «Записки из Мертвого дома» и некоторые др. произведения. Вскоре Достоевский создает первый роман из своего «великого пятикнижия» — «Преступление и наказание». В 1867 — 1871 гг. писатель вместе с молодой супругой А. Г. Сниткиной (Достоевской), спасаясь от кредиторов, срочно выезжает за границу, где проводит около четырех лет (преимущественно в Германии и Швейцарии). На этот период приходится рождение «Идиота», «Вечного мужа», работа над «Бесами».
По возвращении в 1871 году в Петербург Достоевский редактирует журнал «Гражданин», а затем начинает выпускать «Дневник писателя» — ежемесячный журнал, имевший необыкновенный успех у читателей. В последние годы жизни из-под пера писателя выходят роман-исповедь «Подросток» и «Братья Карамазовы». Великим событием всероссийского масштаба становится речь Ф. Достоевского на торжествах, посвященных открытию памятника А. С. Пушкину в Москве (8 июня 1880 г.).
Представляется, что Ф. М. Достоевский не получил сколь-либо системных юридических знаний (как, например, А. С. Пушкин), не был приверженцем какой-либо из известных правовых школ. Его философско-правовые воззрения сформировались и эволюционировали под влиянием конкретных жизненных обстоятельств — участия в тайном политическом обществе, каторги и солдатской службы и т. д. По-видимому, определенную роль в формировании социально-правовых воззрений сыграли особенности душевного склада, а также психического статуса писателя, на что указывают многие исследователи его творчества, в т. ч. специалисты в области медицины [6]. Многие годы тяжело больной, крайне не простой в общении, прошедший в молодости «круги тюремного ада», большую часть жизни проживший в условиях бытовой и семейной неустроенности, вечно — в материальных затруднениях, терзаемый душевными исканиями и человеческими страстями (вспомним хотя бы десятилетнюю девиантологическую зависимость писателя от рулетки) и видевший в спасительной и искупительной евангельской любви и человеческом страдании путь к победе над греховностью, к спасению души — именно этот уникальный сплав, возможно, и составляет некий ключ к пониманию феномена мировоззрения Ф. М. Достоевского.
Прежде чем обратиться к освещению некоторых «юридических» связей Достоевского, попытаемся понять возможный круг интересов Достоевского в области правовых проблем и смежных с ними социальных наук. Для этого обратимся к реконструированной учеными Пушкинского Дома, но не сохранившейся библиотеке писателя 60 — 70-х годов XIX века [7]. В ней книги по социально-правовой тематике занимали видное место. Так, только за 1863 год библиотека пополняется такими серьезными и известными книгами, как «Учебник уголовного права» крупнейшего ученого-криминалиста и одновременно столь нелюбимого в дальнейшем им адвоката В. Д. Спасовича, сочинения И. Посошкова. Позднее в его библиотеке оказались научные и художественные публикации известного цивилиста профессора П. П. Цитовича (1842 — 1912), историко-философские труды профессора-государствоведа Б. Н. Чичерина (1828 — 1904), брошюры А. Н. Аксакова, посвященные историческому развитию и социальным причинам пьянства; работа Н. П. Семенова «Об адвокатуре в гражданском процессе» (1859); Судебные уставы 20 ноября 1864 года, включая Устав гражданского судопроизводства, Устав уголовного судопроизводства; Устав о наказаниях, налагаемых мировыми судьями; Учреждение судебных установлений. Возможно, что в распоряжении писателя были Уставы уголовного судопроизводства Германии и Франции. Таким образом, «юридические» фабулы произведений Достоевского базировались на солидной законодательной почве. Разнообразным и фундаментальным был и философский раздел библиотеки.
Ф. М. Достоевский и юридическая Россия 40 — 70-х годов XIX века. Известна характеристика гражданской позиции Ф. М. Достоевского — писателя в отношении права, данная ему передовой российской общественностью XIX века и тем самым закрепившая за ним одно из первых мест (вместе с Л. Н. Толстым) в лагере сторонников антиюридизма. Представляется, что Достоевский олицетворял точку зрения и взгляды на суды и судебную реформу в целом той части русской интеллигенции, которая демонстрировала распространенную неприязнь к представителям судейской профессии как к бездушным бюрократам с нехарактерной для русской души рационалистической приверженностью праву. По мнению этой интеллигенции, истинное правосудие должно произрасти из справедливого социально-экономического и политического строя, но не из судопроизводства, направляемого началами юриспруденции [8].
На протяжении жизни Достоевский общался со многими известными представителями юридических профессий — судьями, прокурорами, учеными, адвокатами.
Светлым пятном в жизни писателя была дружба с Александром Егоровичем Врангелем (1833 — 1915). Врангель по окончании Александровского лицея в 1853 году отказался от службы в столице и поехал на должность стряпчего (прокурора) по уголовным и гражданским делам в Семипалатинск. Барон-прокурор и политический преступник сдружились. Врангель помогал солдату Достоевскому деньгами, хлопотал о присвоении ему офицерского чина и разрешении вернуться в европейскую часть, его амнистии. Их добрая взаимная привязанность продолжалась долгие годы.
В 1853 году в Омске Достоевский знакомится с юристом и этнографом Е. И. Якушкиным, сыном декабриста И. Д. Якушкина, который навещал его в остроге, а впоследствии состоял с ним в переписке. Перу Е. Якушкина принадлежала книга «Обычное право» (1875), имевшаяся в библиотеке писателя.
В Омске, Семипалатинске и Санкт-Петербурге (1854 — 1861 гг.) Достоевский тепло общался с Чоканом Валихановым (1835 — 1865), казахским просветителем, юристом, историком, этнографом.
Уже в зрелые годы добрые отношения связывали Достоевского с главным военным прокурором Владимиром Дмитриевичем Философовым (1820 — 1894) и его семьей — супругой Анной Павловной (1837 — 1912), видным общественным деятелем, одной из учредительниц Высших женских (Бестужевских) курсов, и их детьми.
В кружке Петрашевского Достоевский познакомился с талантливым правоведом и экономистом, впоследствии профессором Петербургского университета Владимиром Алексеевичем Милютиным (1826 — 1855).
Уважительные отношения связывали Достоевского с такой выдающейся (и такой противоречивой! — вспомним характеристики Л. Толстого и А. Блока) персоной современной ему России, как Константин Петрович Победоносцев (1827 — 1907), профессором права, крупнейшим ученым-цивилистом, сенатором, многолетним обер-прокурором Синода. О государственном авторитете последнего может говорить бы такой факт: Победоносцев преподавал юридические науки будущим царям Александру III и Николаю II. По воспоминаниям супруги писателя, беседы с Победоносцевым доставляли Ф. М. «высокое умственное наслаждение». Особо активно переписка и общение между ними имели место в период работы над «Братьями Карамазовыми». Известно, что как минимум одна из научных работ К. П. Победоносцева с дарственной надписью хранилась в библиотеке писателя (Курс гражданского права. Часть 3. Договоры и обязательства. СПб, 1880). После смерти Достоевского Победоносцев был назначен опекуном его детей. Любопытный факт, ранее замалчиваемый в отечественной литературе о Достоевском, — его любили и уважали многие члены царской фамилии. Так, по просьбе великого князя К. Н. Романова, второго сына императора Николая I, Достоевский был привлечен к воспитательным беседам с его сыновьями Константином и Дмитрием, а с великими князьями Павлом и Сергеем, сыновьями императора Александра II, регулярно общался до самой своей смерти на литературную и морально-нравственную тематику.
Несмотря на нелюбовь (как свидетельствуют современники, терпеть не мог) к адвокатскому сословию, Достоевскому в силу различных жизненных обстоятельств приходилось регулярно общаться со многими известными присяжными поверенными — представителями новой адвокатуры.
Так, Достоевский состоял в переписке с адвокатом и председателем Совета присяжных поверенных Вильгельмом Иосифовичем Люстигом (1844 — 1915), последний был защитником Е. П. Корниловой, дело которой подробно освещалось в «Дневнике писателя», в 1878 г. Достоевский обратился к адвокату с поручением вести дело о наследстве А. Ф. Куманиной.
На стороне писателя в процессе с издателем Ф. Стелловским, а также по «нервотрепному» наследственному делу его родной тетки А. Ф. Куманиной, выступал известный столичный адвокат Борис Петрович Поляков (? — 1884). В целом Достоевский был крайне недоволен его работой.
Знакомым Достоевского был еще один адвокат, впоследствии судья Московского окружного суда Владимир Иванович Веселовский. Он был назначен в 1868 г. вместе с братом писателя А. Достоевским опекуном их тетки А. Ф. Куманиной столь много сделавшей добра для Ф. М.
Знаменитый петербургский адвокат первой волны Виктор Павлович Гаевский (1826 — 1888), секретарь и председатель литературного фонда, около двадцати лет (с 1861 по 1880 г.) тесно общался с писателем на ниве литературы и юриспруденции. В 1863 году Достоевский принимал от Гаевского дела, заняв вместо него должность секретаря фонда. Последний был защитником Достоевского, когда тот, будучи редактором «Гражданина», нарушил цензурный устав и был приговорен к двум дням ареста на гауптвахте.
В Петербурге писатель был частым гостем на литературных вечерах у Алексея Михайловича Унковского (1828 — 1893), выдающегося юриста, присяжного поверенного. Последний также неоднократно оказывал Достоевскому правовую помощь в его тяжбах с издателями.
Адвокат Василий Иванович Губин, знакомый писателя 70-х годов, вел в первой половине 1870-х годов дело против прижимистого Ф. Г. Стелловского, незаконно издавшего «Преступление и наказание».
На 60 — 70-е годы приходится общение писателя еще с одним представителем адвокатского сообщества — Александром Владимировичем Лохвицким (1830 — 1884), литератором, одним из редакторов «Судебного вестника».
Юрист по образованию, Иван Петрович Бочаров (1820 — 1892) в качестве частного поверенного участвовал при заключении Достоевским договора с ранее упомянутым Ф. Стелловским на издание собрания сочинения на стороне последнего (1865). Общались они и в последующие годы. И. Бочаров, возможно, послужил прототипом Чебарова в «Идиоте».
Присяжный поверенный Павел Петрович Лыжин (1829 — 1904) был одним из кредиторов писателя, пытался взыскивать с Достоевского долги. В черновиках к роману «Преступление и наказание» Лыжин указан как один из прототипов П. Лужина.
Бичуя нравственную ущербность правовой позиции, которую вынуждены занимать присяжные адвокаты, защищая своих скандальных клиентов, Достоевский заимствует термин «прелюбодеи мысли» (у публициста Е. Л. Маркова), характеризуя адвоката Фетюковича из «Братьев Карамазовых» (прототипом последнего был знаменитый В. Д. Спасович, не брезговавший участием в скандальных «гонорарных» делах).
Отдельно следует остановиться на истории взаимоотношений Ф. М. Достоевского и выдающегося судебного деятеля Анатолия Федоровича Кони (1844 — 1927) [9]. Последний являлся одним из самых страстных почитателей и тонких ценителей его творчества. Кони в свое время одним из первых обратился к изучению юридического аспекта творчества писателя (см., например, его очерк «Достоевский как криминалист»), оставил о нем ценные воспоминания. Так, например, по образному замечанию А. Ф. Кони, «Преступление и наказание» является своеобразным путеводителем для юристов в мир психологии преступника. Кони-мемуарист особое внимание уделяет исследованию раскрытия писателем внутреннего развития (генезиса) преступления (у Раскольникова), это «нищета, оскорбленная гордость, ожесточение, выработавшие в нем странную и больную теорию», либо механизма преступления «сытого и обеспеченного человека, под внешним спокойствием и порядочностью которого бьется снедающая страсть физического обладания» (у Свидригайлова). Кони справедливо указывает, что не только содержание преступления, но и способы исследования истины в уголовном деле, приемы оценки доказательств, индивидуализации применения мер пресечения глубоко и юридически точно исследованы писателем.
А. Ф. Кони справедливо подчеркнул неоспоримый вклад Достоевского в исследование вопросов субъективной стороны состава преступления (общественно опасного деяния) — прежде всего применительно к лицам, больным волей (напр., горьких пьяниц), больным рассудком (напр., душевнобольных) и больным от неудовлетворенного духовного голода (в классификации самого Достоевского). «Записками из Мертвого дома» Достоевский вошел в пенитенциарное право как убежденный противник увлечения тюрьмой как средством наказания и перевоспитания преступников, сторонник гуманизации уголовной политики. Достоевский, сам глубоко переживший на себе все ужасы тюремного и каторжного быта, став знаменитым писателем, всю оставшуюся жизнь остро сопереживал возможность нести тяготы уголовного наказания окружающими, даже теми, кто был к нему несправедлив, действуя в рамках христианской заповеди «Не судись!». Показательный пример: когда весной 1879 г. незнакомый писателю «пьянчужка» Ф. Андреев напал на Достоевского, совершавшего предобеденную прогулку, разбив ударом бутылки голову, последний не простил обидчика на следствии и в суде, а ходатайствовал перед судом не подвергать виновного наказанию и даже выдал ему деньги для уплаты наложенного уголовного наказания — штрафа.
Достоевский первым «познакомил нас с русской каторгою, с действительною Сибирью», высказался о целесообразности и справедливости смертной казни — строго осудив ее в «Идиоте» как «нечто более жестокое, чем преступление». Ф. М. Достоевский всем своим творчеством — вечный защитник слабых, прежде всего детей, и не только в своем творчестве. Вместе с неутомимым Кони Достоевский посещает колонию для малолетних преступников на Охте (декабрь 1875 г.), деятельно участвует в смягчении участи осужденной Петербургским окружным судом (1876) крестьянки Е. Корниловой, покушавшейся, под влиянием психотравмирующей ситуации, созданной супругом, на убийство своей малолетней падчерицы. Достоевский на страницах «Дневника писателя» поставил под сомнение вменяемость Корниловой — «ввиду частых ненормальностей в душевных движениях и порывах беременных» и в итоге оказался прав (при повторном рассмотрении дела Корнилова была оправдана). По другому уголовному делу — о спасении 11-летней девочки по имени Марфуша от рук развратного и пьяного отчима Достоевский также активно хлопотал перед чиновниками Министерства юстиции, в результате чего девочка была помещена сначала в детскую больницу, а затем — в детский приют. Вслед за великим английским романистом Чарльзом Диккенсом, Достоевский призвал к «внимательному и любящему изучению детской души, приходящей в столкновение с суровым разумом жизни».
Не будучи специалистом в научных юридических теориях, замыслы и социальную направленность многих своих произведений Достоевский черпал из собственной жизни, современных криминальных и судебных хроник (взять хотя бы процесс по обвинению банкира С. Л. Кроненберга в истязании своей малолетней дочери), писатель не раз сам присутствовал в качестве слушателя на громких процессах; а также из творчества близких ему по духу писателей. К таковым, несомненно, можно отнести великого Оноре де Бальзака (1799 — 1850), автора цикла произведений под названием «Человеческая комедия». Бальзаком Достоевский восхищался всю жизнь, его влияние («Гобсек», «Отец Горио» и др.) испытал, работая над «Преступлением и наказанием», «Братьями Карамазовыми».
Особую роль сыграл Достоевский в создании положительного образа следственного работника, профессии, ранее сомнительной с общественной точки зрения. Таким стал Порфирий Петрович из «Преступления и наказания», который, возможно, вобрал в себя некоторые черты начальника петербургской сыскной полиции, легендарного И. Д. Путилина [10].
Достоевский, описывая душевные терзания Ф. Раскольникова, обитавшего, как многие другие его герои, в «каменных мешках» — домах-колодцах Петербурга, подавлявших своей серостью и удушьем психику городских жителей, тем самым де факто внес эмпирический вклад в обоснование идей архитектурной криминологии (70 — 90-е годы XX века), усматривавших прямую корреляционную связь между мрачными высотными домами, высокой плотностью застройки и источниками депрессии и криминальной активности горожан [11].
/»Российская юстиция», 2009, N 5/
Возблагодарим же провидение за честь
принадлежать к народу русскому.
Ф. М. Достоевский, подготовительные
материалы к «Дневнику Писателя», 1876.
В жизни и творчестве Федора Михайловича Достоевского причудливо соединились многие девиантологические реалии России 40 — 80-х годов XIX века.
Достоевский как писатель и публицист многократно обращается к волновавшей его (и актуальной поныне!) общей проблеме падения нравов в России. Он предупреждает об опасных последствиях для общества нравственной толерантности: «Нравственность… предоставленная самой себе… может извратиться до последней погани — до реабилитации плоти и до сожжения младенцев» (подготовительные материалы к «Бесам», 1870). В этом плане также интересна статья Ф. М. «Стена на стену» (1873), посвященная многочисленным публикациям в газетах и журналах о многочисленных случаях преступлений, самоуправств, аморальных поступков, нелепых тяжб-разборок и т. п. Достоевский подытоживает: «Рыцарские обычаи уничтожаются повсеместно, и мы демократизируемся повсеместно».
Русскому человеку, русской душе, «ищущей» Христа как спасения от греховности, посвящен очерк «Влас» (1873). Основу рассказа занимает сюжет о двух простых мужиках, заспоривших о том, кто совершит более тяжкий грех. Влас вызвался выстрелить из ружья в причастие, но в последний момент на него сошло видение — что целится в крест со Спасителем, следствием чего стали душевные муки-терзания героя, последующее покаяние. Достоевский пророчески верил в нравственный потенциал русского человека, в то, что воровство, разбой, бесчестность, безбожие на российской земле в последний момент отступят, «очнется Влас и возьмется за дело Божие». Печально констатировать (К. Х.), но нравственные силы народа, нации небеспредельны, давно наступило время «собирать камни», крепить пошатнувшиеся за десятилетия морально-нравственные устои общества, преимущественно — через возврат к почитанию божеских законов.
Общеизвестна многолетняя болезненная страсть автора к азартной игре (рулетке) — игромания. Игорная часть жизни Достоевского была драматичной и трагичной. Впервые Достоевский попробовал вкус игры в июне 1862 года в Висбадене, оказавшись впервые за границей, а наибольшего накала эпопея с рулеткой достигла в 1867 — 1871 гг. Реальные события из жизни Достоевского нашли свое отражение в романе «Игрок», в образе одного из заглавных героев — Алексея Ивановича. По мнению исследователей, в болезненной страсти Достоевского были как психологическая подоплека, так и прагматические интересы — мечта вырваться из нищеты и долгов. У Достоевского отсутствовали качества «профессионального игрока» — расчет, хладнокровность и проч. (присущие удачливому картежнику и коллеге по «цеху» Н. Некрасову), скорее, им двигала слепая надежда на благосклонность Фортуны. Проигрывался великий писатель в пух и прах, самоуничижительно описывая в письмах к супруге свои «рулетенбургские» злоключения. Весной 1871 г., в очередной раз вчистую проигравшись в Висбадене, Достоевский написал своей обожаемой А. Г.: «Я проиграл все к половине десятого и вышел как очумелый… Аня, спаси меня в последний раз, пришли мне 30 (тридцать) талеров. Я так сделаю, что хватит, буду экономить… [12]. И действительно, больше никогда в жизни Достоевский не притрагивался к рулетке.
Преступление. В «Записках из Мертвого дома» (1860 — 1863 гг.) впервые автор обращается к уголовно-правовой тематике, которая в дальнейшем займет важное место в его творчестве: преступление и его причины, психология преступника, добровольное страдание как путь к духовной свободе и самосовершенствованию, психология жертвы и психология палача, субкультура (традиции) преступного мира и др.
Убийство является главным (или одним из ключевых) событий очень многих произведений Достоевского (кроме «Записок…», достаточно назвать романы «Братья Карамазовы», «Преступление и наказание», «Идиот», рассказ «История о. Нила» и некоторые другие).
Правовые перипетии сюжета, психологические и философские уроки «Преступления и наказания» глубоко исследованы в специальной литературе, посвященной Достоевскому [13]. Преступление у Достоевского (на примере совершенного Раскольниковым убийства) рассматривается как трехуровневая «субстанция»: как нарушение уголовного закона; аморальный проступок, нарушение религиозных норм; «экзистенциальный» шаг — преодоление своего человеческого естества. Показательно, что на примере гендерной характеристики преступника убедительно демонстрируется особое отношение Достоевского к женщине: им не созданы образы женщин-преступниц («…быть доброй женой и особенно матерью — это вершина назначения женщины»).
Достоевский был «гостем» и литературным хроникером многих судебных процессов, преимущественно по уголовным делам, в том числе рассматривавшимся в военных судах. Пик такого внимания писателя пришелся на 70-е годы, когда стали ощутимы результаты судебной реформы 1864 года, выразившиеся, прежде всего, в появлении в России и «нового» суда, и «новой» присяжной адвокатуры. Громкие судебные разбирательства отчетливо выявили многие незнакомые прежней правовой отечественной традиции проблемы, в том числе нравственно-этического свойства. Достоевский, и это необходимо отметить совершенно определенно, никоим образом и никогда не был противником «новых судов» и его главных действующих лиц (судей, адвокатов, прокуроров), более того, он сформулировал для них самую высокую планку в части нравственных критериев профессиональной деятельности. В «Дневнике Писателя» (1876, май) писатель, в частности, пишет: «Ведь трибуны наших новых судов — это решительно нравственная школа для нашего общества и народа. Ведь народ учится в этой школе правде и нравственности…». Другое дело, что Достоевский не мог принять и искренне негодовал, когда сталкивался с ситуациями, при которых суд присяжных принимал сторону адвокатов, блестящая и эмоциональная речь которых уводила реальных преступников из-под карающего меча Закона. Одно из таких дел, описываемых Достоевским, — дело актрисы провинциального тетра Каировой, полоснувшей бритвой по горлу жену своего любовника актрису Великанову и оправданной в Петербургском окружном суде. Февральский выпуск этого издания за тот же год почти полностью посвящен уже упоминавшемуся делу по обвинению С. Л. Кронеберга в контексте критики адвокатской казуистики защищавшего его В. Д. Спасовича.
Ощутимо влияние судебной хроники и на события романа «Ид иот» (1869). Убийство ювелира Ильи Калмыкова было совершено В. Мазуриным, представителем знатного купеческого рода. Мазурин пригласил к себе Калмыкова, чтобы сговориться с ним по поводу выкупа заложенных им у одного ростовщика фамильных бриллиантов. Когда ювелир пришел к нему с крупной суммой денег для выкупа, Мазурин убил его, ограбил, а труп спрятал на первом этаже того же здания. Преступление было раскрыто спустя 8 месяцев, а виновный был осужден к 15 лет каторги.
Революционный и уголовный экстремизм, терроризм и прочее «бесовство» получили бескомпромиссное разоблачение в одном из самых пронзительных романов писателя — «Бесы» (1871), резко негативно встреченном как революционерами — современниками Достоевского, так и их единомышленниками в XX веке. В качестве идейного посыла к содержанию произведения Достоевского вывел известную притчу о бесах (Лк, 8:27-36), терзавших человека и изгнанных из него Спасителем. «Бесы» романа, Петр Верховенский и Николай Ставрогин, с помощью беглого разбойника Федьки Каторжного явились «авторами» настоящего апокалипсиса губернского масштаба, страшными последствиями которого стали убийства Лебядкиных и Шатова, пожар на Шпигулинской фабрике, самоубийства Кириллова и Ставрогина. В основе сюжета лежали реальные события: доморощенные российские революционеры — члены тайного общества «Народная расправа» казнили студента И. И. Иванова лишь по подозрению последнего в предательстве (1869 г.). Целью «Народной расправы» провозглашалось освобождение народа путем всесокрушающей революции, которой надлежало уничтожить всякую российскую государственность, традиции порядка, классы, т. е. полное, повсеместное и беспощадное разрушение (по принципу — цель оправдывает средства). «Нечаевское дело» (по имени руководителя общества, диктатора по своей натуре, С. Г. Нечаева) имело большой общественный резонанс, вызвало справедливое общественное возмущение в России и Европе. Для России одновременно это был и первый крупный гласный политический процесс, подсудимых (79 чел.) защищал весь цвет присяжной адвокатуры во главе с В. Д. Спасовичем, Д. В. Стасовым, А. И. Урусовым, К. К. Арсеньевым. В зале суда царил ажиотаж, среди посетителей узнавали многих знаменитостей, включая писателей и поэтов. Непосредственным очевидцем процесса, возможно, был и Ф. М. Достоевский. Подсудимые (с помощью адвокатов) в том деле выиграли поединок с обвинением, процесс «привлек общественные симпатии к «нечаевцам» и к той идее коренного преобразования России, которую отстаивали Нечаев и «нечаевцы» [14].
Достоевский прозорливо распознал в Нечаеве и его последователях будущую большую беду для России и всего человечества, а в либерализме отдельных западников — питательную почву для распространения «бесовщины», беззакония. Досталось и «передовым» писателям-западникам: в пародийном образе Кармазинова современники узнавали И. С. Тургенева. Более того, Достоевский в других, более поздних своих произведениях сделал следующее наблюдение и вывод: протестные настроения, либеральные лозунги в России (под их носителями прежде всего понимались идеологи западничества) всегда были связаны с расшатыванием традиционных морально-правовых норм.
Разумеется, в советский период нашей истории роман слыл «непопулярным» и «слабым», однако современное общество духовной пустоты и зла [15], разгула всевозможной «бесовщины» (преступности, безнравственности и проч.) делает роман актуальным и злободневным.
«Братья Карамазовы» (1879 — 1880 гг.), последний роман Достоевского, традиционно рассматривается как вершина творчества, философская квинтэссенция его художественного мира. В то же время этот роман, наряду с «Воскресением» Льва Толстого, исследователи относят к главным образцам «антиюридизма» — социально-правового и философского течения в русской правовой мысли позапрошлого века (чего стоит только одна авторская характеристика адвоката как «нанятая совесть»). В основе юридического сюжета романа — судебная ошибка. В российском захолустье — Скотопригоньевске — убивают пожилого сладострастного Федора Павловича Карамазова, к уголовной ответственности (двадцать пять лет каторжных работ) ошибочно привлекают его старшего сына Дмитрия, соперничавшего с отцом из-за местной красавицы (подлинный же убийца — сын покойного и единокровный брат осужденного лакей Павел Смердяков, впоследствии покончивший с собой). Прототипом Дмитрия Карамазова послужил арестант Омского острога Дмитрий Николаевич Ильинский, история которого описывается также и в «Записках из Мертвого дома». Ильинский, отставной подпоручик и бывший дворянин, был осужден к 20 годам каторги за предполагаемое убийство отца. По отбытии половины срока выяснилось, что убийцей был не он. Автор (К. Х.) оставляет вне рамок небольшого обзора оценку глобальности многослойной темы романа, а также анализ непревзойденного мастерства Достоевского, в одном литературном произведении обратившемся к важнейшим религиозным, философским и бытовым проблемам прошлого, настоящего и будущего России.
Пьянство. Искренняя боль писателя за гибельное для общества народное пьянство является лейтмотивом многих его произведений. Так, в статье «Пожар в селе Измайлове» (1873) Достоевский поднимает проблему повсеместного пьянства. Информационным поводом для нее послужило сообщение в газетах о страшном пожаре, имевшем место в подмосковном Измайлове. При тушении пожара выяснилось, что пожар нечем было тушить, крестьяне пропили в кабаках весь «противопожарный» инструмент — ломы, ведра, топоры.
Ранее, в 1864 — 1865 гг., Достоевский вынашивал замысел романа «Пьяненькие», предполагая рассмотреть в комплексе социально-психологические последствия пьянства, роль последнего в качестве негативного фактора воспитания, влияющего на формирование добропорядочной личности. Издатели не заинтересовались этим сюжетом, а замысел «Пьяненьких» был частично реализован писателем в «Преступлении и наказании», где муки совести пьяницы Мармеладова составляют фон, на котором происходит трагедия души убийцы Раскольникова. От этого замысла также остался тезис: «Оттого мы пьем, что дела нет». Пьянство героев Достоевского прежде всего связано с нравственными проблемами. Потерянная совесть в таких случаях как бы прячется за ширму опьянения. Так, Лебядкин из «Бесов», соучастник безнравственных поступков Ставрогина, прячется за маской пьяного шутовства, параллельно шантажируя своего господина. Пьющий Лебедев из «Идиота» присосался к деньги имущим; ложь и правда у Лебедева, находящегося в состоянии опьянения, совершенно искренние (уверяет Мышкина в своей преданности и одновременно соучаствует в написании ложного пасквиля, в котором ставится под сомнение право князя на наследство). За пьяным юродствованием демагога Фомы Опискина («Село Степанчиково и его обитатели», 1859 г.) скрывается аморальность и бессовестность. Федор Карамазов («Братья Карамазовы»), после побега жены с семинаристом-учителем, завел в доме гарем и ударился в пьянство.
В пьянствующем Трусоцком (рассказ «Вечный муж», 1870 г.) виден трагизм и способ защиты от комической и униженной роли мужа-рогоносца и отвергнутого жениха.
Однако за опьянением может скрываться не только аморальность и пороки: стряпчий-сыщик Маслобоев (роман «Униженные и оскорбленные», 1861 г.) пьет в силу простой скромности и осознания своего ничтожества.
Глубокое социально-психологическое и религиозно-философское исследование в трудах Достоевского получил феномен самоубийства, рассматриваемый им одновременно и как поражение человеческой самости, и как акт покаяния. Общеизвестен подход верующего писателя к нравственной оценке самоубийства — его осуждение с позиции норм христианской морали. Достоевский исследует и систематизирует типы самоубийц: «жертва» (униженный другим, кончает с собой от нравственного потрясения) и «виновник» (вследствие нравственного опустошения, наказывая себя за неправедно прожитую жизнь). Достоевский множество раз обращается к анализу причин добровольного ухода из жизни. Так, в «Дневнике…» 1876 г. Достоевский обращает общественное внимание на участившиеся случаи самоубийств среди молодежи, обращаясь к «уставшим жить»: «Милые, добрые, честные… куда же вы уходите, отчего вам так мила стала эта темная глухая могила? Смотрите, на небе яркое весеннее солнце, распустились деревья, а вы устали не живши…».
На основе изучения уголовного дела по обвинению генерал-майора Л. Н. Гартунга (зятя А. С. Пушкина) и др. в хищении финансовых документов, рассматривавшегося в Московском окружном суде в 1877 году, в ходе которого генерал застрелился в помещении суда, Достоевский характеризует данный трагический случай как «следствие возможной судебной ошибки», «достойный выход аристократа из позорной ситуации» и единственный способ сохранения чести («Дневник Писателя, 1877, октябрь).
В романе «Бесы» Достоевский выводит самоубийцу-философа инженера Кириллова, разработавшего теорию самоубийства как непреложной необходимости для мыслящего человека. В этом герое Достоевский воплотил результаты своих размышлений о бессмертии, о праве человека на жизнь и смерть, на самоубийство. В основе концепции «сумасшедшего» инженера — «сознать, что Бога нет, и в то же время самому не стать Богом — бессмысленно; тот, кто это поймет, должен непременно убить себя, чтобы доказать свое право стать человеко-Богом.
Аркадий Свидригайлов из «Преступления и наказания», шулер и убийца, насильник и педофил, является еще одним типом самоубийцы — «логическим», продумавшим, подготовившим, обосновавшим и совершившим добровольный уход из жизни.
В романе «Подросток» (1874 — 1875 гг.) на примере истории с восьмилетним мальчиком-самоубийцей поднята с необычайной силой проблема детской виктимности, защиты ребенка от семейного насилия. Обсуждая вопрос об ответственности за грех самоубийства, автор склоняется к позиции, что ответственность должен прежде всего нести тот, кто довел до самоубийства невинную душу.
Проблема проституции, сексуальных девиаций (гомосексуализма) раскрыта Достоевским в связи с их детерминированностью негативными социальными условиями жизни. Такова Софья (Соня) Мармеладова из «Преступления и наказания», ставшая уличной проституткой — «желтобилетницей» в силу крайней бедности. Тихий и по-детски наивный Сироткин («Записки из Мертвого дома»), осужденный за военное преступление, не приспособленный к тяготам воинской службы, вынужденно стал объектом гомосексуальных притязаний других осужденных.
Предупреждение преступлений и иных правонарушений. Содержание системы взглядов писателя на проблему предупреждения преступлений, возможно, можно выразить в следующих словах: «…надобно уничтожать причины преступлений (среду). Но не в одних причинах преступление, не в среде. Не уничтожайте личность человека, не отнимайте высокого образа борьбы и долга» (запись к «Дневнику Писателя», 1876 — 1877 гг.). Одним из основных элементов воспитания осужденного преступника писатель считает труд: «…самое сильное средство перевоспитания, переделки оскорбленной и испорченной души в ясную и честную есть труд» («Дневник Писателя», 1876 г.). Достоевский последовательно выступал за гуманизацию уголовных наказаний: «…лишение свободы есть самое страшное истязание, которое почти не может переносить человек… Вот на этом принципе и должна быть построена система наказаний, а не на принципе истязаний» (запись к «Дневнику Писателя», 1875 — 1876 гг.); «убивать за убийство несоразмерно большее наказание, чем самое преступление» (Л. Мышкин, «Идиот»).
«Возрождение», перевоспитание личности преступника писатель видел сквозь призму христианского покаяния и мук страданий. Еще в раннем рассказе Достоевского «Честный вор» (1848 г.) пьянчужка Емельян, укравший пошитые рейтузы у портного и своего добродетеля Астафия Ивановича, вскоре умирает от переживаний в содеянном грехе.
Заочно полемизируя с Л. Толстым и другими выдающимися современниками, Достоевский (в понимании православного философа Н. А. Бердяева) свидетельствует о положительном значении прохождения личности через зло, через бездонные испытания и последнюю свободу. Так, именно с «раскольниковского» поклона «за великое страдание твое» начинается духовное воскрешение Сони Мармеладовой.
Художественные произведения писателя и его публицистика содержат в себе множество интересных и глубоких криминологических наблюдений и рекомендаций. Так, основным объектом криминологической профилактики (в современном понимании данного термина) и залогом формирования правопослушной личности писатель рассматривал семейное воспитание. Достоевский с опасением отмечал, что в обществе становится все больше случайных семейств. Разбирая материалы судебного процесса в Калужском окружном суде по делу супругов Джунковских, бесчеловечно обращавшихся со своими детьми, Достоевский пишет: «Без зачатков положительного и прекрасного нельзя человеку выходить в жизнь из детства, без зачатков положительного и прекрасного нельзя пускать поколение в путь…» («Дневник Писателя», 1877, июль-август). И еще: «Знайте же, что ничего нет выше, и сильнее, и здоровее, и полезнее впредь для жизни, как хорошее какое-нибудь воспоминание и особенно вынесенное еще из детства», — напоминает нам писатель устами Алеши Карамазова. Созвучное им: «…давайте детям читать лишь то, что производит прекрасные впечатления и родит высокие мысли» (из письма писателя к неустановленному лицу, 1880 г.).
Затронута в творчестве Достоевского и такая болезненная и щекотливая для российской интеллигенции, тема как еврейский вопрос. Развивая известный подход Н. В. Гоголя, сформулированный в «Тарасе Бульбе», и в чем-то предвосхищая исследование А. С. Солженицына «Двести лет вместе», Достоевский решительно отбрасывает обвинения в адрес русского народа в якобы присущей ему религиозной ненависти по отношению к евреям, указывая при этом на наличие ряда объективных факторов (напр., жесточайшей эксплуатации наемного труда со стороны предпринимателей еврейской национальности и проч.), являющихся причиной возникновения социально-правового протеста со стороны широких народных масс, порой выливающегося в самые жестокие и антигуманные формы (например, погромы) (см. подробнее «Дневник Писателя», 1877, март, глава II).
Достоевский одним из первых обратил внимание широкой общественности на ту опасность для морально-нравственных устоев общества, которую несет в себе распространение деструктивных (термин мой. — К. Х.) сект. В «Дневнике Писателя» (1876, март) он описывает миссионерскую деятельность английского проповедника лорда Редстока, в 1876 году вторично посетившего Россию и пользовавшегося популярностью в великосветских кругах. Рассуждая о широком распространении сект в России, Достоевский с болью констатирует: «Повторяю, тут плачевное наше обособление, наше неведение народа, наш разрыв с национальностью, а главнее всего — слабое, ничтожное понятие о православии…».
Великий писатель-гуманист в своих произведениях указывал на традиционно русский подход в различении зла и того человека, который согрешил, совершил зло. Читатель встречает у романиста Достоевского и традиционно русскую любовь к преступникам и каторжным, «милость к падшим», сострадание им, а также веру в конечное торжество добра, правосудия: «Один наш народ все прощает; но и в суд верует» (запись к «Дневнику Писателя», 1875 — 1876 гг.). В этой связи можно упомянуть и реакцию писателя на процесс по делу В. И. Засулич (1878 г.), на котором ему довелось присутствовать лично: «…осудить эту девушку нельзя… Напротив, присяжные должны бы сказать подсудимой: «У тебя грех на душе, ты хотела убить человека, но ты уже искупила его — иди и не поступай так в другой раз».
Подытоживая результаты собственных наблюдений за социально-правовыми реалиями общества и нравственным развитием личности, Ф. М. Достоевский указывает, что именно «сострадание есть главнейший и, может быть, единственный закон бытия всего человечества». Великий пророк и гуманист обосновывает задачу формирования великой нравственной идеи самосовершенствования в качестве непременного условия достижения обществом высоких гражданских целей: «нравственные идеи только одни: все они основаны на идее личного абсолютного самосовершенствования… ибо оно несет в себе все, все стремления, все жажды… Стало быть, из него исходят и все наши гражданские идеалы».
Наблюдаемый «крах» западного общества, «материализовавшийся» в виде глобального финансово-экономического кризиса (2008 — 2009 гг.), лишний раз продемонстрировал справедливость мудрого предостережения Ф. М. Достоевского о пагубности развития модели социума, основанной не на нравственных ценностях («Общество основывается на началах нравственных; на мясе, на экономической идее, на претворении камней в хлебы — ничего не основывается…»), и предоставляет нам шанс через нравственные страдания («в горе счастья ищи» — старец Зосима, «Братья Карамазовы»), самосовершенствование, непрерывный поиск Справедливости и Истины стать Личностью.
Литература
1. См., напр.: Кони А. Ф. Собр. соч. в 8-ми томах. Т. 6; Наумов А. В. Проблема революционного экстремизма и терроризма в романе Ф. М. Достоевского «Бесы» // Законность. 2006. N 5; Толкаченко А. А. Становление и развитие системы исполнения уголовных наказаний в России (военно-пенитенциарные аспекты). М., 1997; Он же. Нравственно-правовые уроки Ф. М. Достоевского // Российская юстиция. 2007. N 1; Клебанов Л. Р. Преступник и преступление на страницах художественной литературы. М., 2006 и др.
2. Из исследований последних лет, посвященных творчеству Ф. М. Достоевского и использованных автором при написании настоящего краткого обзора жизни и творчества писателя, можно указать: Достоевский: сочинения, письма, документы. Словарь-справочник. РАН, СПб., 2008; Достоевский. Энциклопедия / Сост. Н. Н. Наседкин. М., 2008; Кузнецов О. Н., Лебедев В. И. Достоевский над бездной безумия. М., 2003; Якушин Н. И. Тропа к Достоевскому. М., 2005; Ашимбаева Н., Бирон В. Музей Ф. М. Достоевского в Санкт-Петербурге. Путеводитель. СПб., 2006; Собрание мыслей Достоевского / Составитель М. А. Фырнин. М., 2003.
Тексты произведений писателя приводятся по Полному собранию сочинений в 30-ти томах (Л.: Наука, 1972 — 1992), а произведений, опубликованных в «Дневнике Писателя», — по сборнику Ф. М. Достоевский «Человек есть тайна…» (М., 2003).
3. См. подробнее: Достоевский. Энциклопедия. С. 679 — 681 и др.
4. ПСС: Т. 4. С. 5 — 232.
5. См. подробнее: Толкаченко А. А. Становление и развитие системы исполнения уголовных наказаний в России (военно-пенитенциарные аспекты). М., 1997.
6. См., напр.: Кузнецов О. Н., Лебедев В. И. Достоевский над бездной безумия. М., 2003.
7. См. подробнее: Библиотека Ф. М. Достоевского: опыт реконструкции. Научное описание. М., 2005.
8. Об этом см.: Ричард С. Уортман. Властители и судьи: развитие правового сознания в императорской России. М., 2004. С. 481 — 482 и др.
9. Кони А. Ф. Собр. соч. в 8-ми т. Т. 6. С. 406 — 427, 428 — 445, 446 — 453.
10. Шеф сыскной полиции Санкт-Петербурга Иван Дмитриевич Путилин: Сочинения в 2-х томах / Авторы-сост. Д. К. Нечевин, Л. И. Беляева. М., 2003.
11. Иншаков С. М. Зарубежная криминология. М., 1997. С. 211 и послед.
12. Достоевский. Энциклопедия. С. 704 — 706.
13. См., напр.: Карякин Ю. Ф. Человек в человеке: (образ пристава следственных дел из «Преступления и наказания» // Вопросы литературы. 1971. N 7. С. 73 — 97; Тамарченко Н. Д. Тема преступления у Пушкина, Гюго и Достоевского // Ф. М. Достоевский и Н. А. Некрасов: Сб. науч. трудов. Л., 1974. С. 23 — 40; Тихомиров Б. Н. «Лазарь! Гряди вон»: роман Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание» в современном прочтении: Книга-комментарий. СПб., 2005; Сальвестрони С. Библейские и святоотеческие источники романов Достоевского. СПб., 2001 и др.
14. См. подробнее: Троицкий Н. А. Адвокатура в России и политические процессы 1866 — 1904 гг. Тула, 2000. С. 236 — 246.
15. См. подробнее: О мирном и непримиримом противостоянии злу в церкви и обществе. Материалы международной научно-богословской конференции, Свято-Филаретовский институт. М., 2007 и др.
