Экологический императив sine qua non цивилистики XXI в

(Королев С. В.) («Экологическое право», 2010, N 2)

ЭКОЛОГИЧЕСКИЙ ИМПЕРАТИВ SINE QUA NON ЦИВИЛИСТИКИ XXI В.

С. В. КОРОЛЕВ

Королев С. В., заведующий кафедрой государственного права и правоохранительной деятельности юридического факультета Государственного университета по землеустройству, доктор юридических наук.

Если попытаться определить мировоззренческую основу гражданского права и частного права вообще с позиций нормативизма, т. е. в духе Кельзена, то своеобразной Grundnorm, или основной нормой цивилистики, можно было бы признать принцип личной свободы. Хотя этот принцип как таковой обычно выведен «за скобки» гражданского законодательства, он везде презюмируется. Достаточно сказать, что два основных столпа частного права — институт собственности и институт договора — были бы невозможны без опоры на принцип личной свободы. Однако, строго говоря, гражданское право представляет собой не только систему регламентации двух указанных институтов (этим обычно исчерпывается сфера гражданского законодательства). В социально-практическом плане более важно, что гражданское право обеспечивает процедуру или путь защиты личных прав в сфере взаимодействия имущественных интересов физических или юридических лиц, а также договорных отношений вообще. Лишь там, где функционирует реальная защита законных интересов физических и юридических лиц, действует и принцип правового государства. Таким образом, можно утверждать, что конституционное право делегирует гражданскому праву важную функцию обеспечить действие принципа правового государства в сфере имущественных и личных неимущественных отношений. Принцип правового государства как общий принцип права в контексте цивилистики означает, во-первых, способность правового сообщества в лице специальных органов инфорсировать (наделять реальной силой) акты гражданского законодательства. Инфорсмент (inforcement), или, иначе, инфорсирование, следует отличать от того, что мы в России по традиции называем реализацией права. В самом общем плане инфорсмент означает процедуру и одновременно результат усиления материальных норм посредством корреспондирующих с ними процессуальных норм <1>. Во-вторых, принцип правового государства означает способность правового сообщества всякий раз восстанавливать нарушенные имущественные и личные неимущественные права граждан. ——————————— <1> Не случайно англо-американской системе законодательства известен особый вид акта парламента, который называется «enforcement act», т. е. особый процедурный акт, который предусматривает порядок, этапы и способы претворения в жизнь обычных материальных законов.

Принцип правового государства является важнейшей юридической компонентой классического либерализма. Эту идеологию, восходящую еще к политической философии Джона Локка, следует отличать от современного англо-американского либертарианизма с его акцентом на максимизации личных прав и свобод. Вместе с тем следует признать, что принцип правового государства нередко воспринимается как антипод более позднему общему принципу права, а именно принципу социального государства. Как известно, впервые в послевоенной истории этот принцип получил закрепление в Основном Законе ФРГ 1949 г. (ст. 20, 28) в формулировке «социальное правовое государство». Однако и 15 лет спустя после принятия Основного Закона известный немецкий государствовед Эрнст Форстхофф утверждал, что «половинчатое правовое государство и половинчатое социальное государство не суммируются в социальное правовое государство. Это означает, что компромиссное решение невозможно» <2>. ——————————— <2> Forsthoff E. Rechtsstaat im Wandel. Stuttgart: Kohlhammer, 1964. S. 34.

Критика Форстхоффа сохраняет свою актуальность прежде всего потому, что логически можно представить «разновекторность» действия указанных принципов. Принцип правового государства опирается на формальный подход, или метод генерализации, в то время как принцип социального государства предполагает господство материального подхода, или метода индивидуализации. Форстхоффа можно критиковать лишь за то, что он является строгим «аристотеликом» и, вероятно, не допускает возможности применения двух методов в одно и то же время и в отношении одного и того же субъекта права. Как бы то ни было, современные цивилисты, особенно в странах «догоняющей демократии», склонны разделять пессимизм Форстхоффа и других критиков социального государства в смысле «tertium non datur». Другим словами, либо мы признаем принцип правового государства, и тогда только цивилистическая перспектива является «единственно верной», либо мы строим социальное государство, и тогда мы должны отказаться от принципа личной свободы как высшей ценности человеческой жизни. Такой вид мышления получил название «линейное мышление», печальный опыт советской идеологии доказал его бесперспективность. Антиподом линейного мышления является комбинаторное мышление, или, в ином ракурсе, мышление альтернативами. Здесь можно провести аналогию с практикующими юристами: хороший юрист вовсе не тот, кто способен найти «единственно верное». Хороший юрист, напротив, тот, кто сумеет найти наибольшее количество приемлемых альтернативных решений. Отсюда, цивилистическая перспектива на объективное право необходима или приемлема лишь в пределах договорно-имущественных отношений. Первым в истории цивилистики таким пределом стал институт основных прав, по крайней мере с тех пор, когда основные права стали наделяться судебной защитой, т. е. в Западной Европе после Второй мировой войны. Особое значение в каталоге основных прав и свобод, как известно, занимает принцип человеческого достоинства (ст. 1 Основного Закона ФРГ 1949 г.). Можно считать, что его логическим продолжением за рамками каталога основных прав как раз и является принцип социального государства. В этом смысле принцип социального государства можно рассматривать как ограничитель максималистской трактовки принципа правового государства. Здесь, правда, возникает непростой вопрос: а можно ли вообще представить правовое государство, которому неизвестен принцип человеческого достоинства? Известна максима Адама Смита, смысл которой сводится к тезису, что всякое правительство всегда является правительством имущих против неимущих. Если такому правительству на долговременной основе удается обеспечивать законность и общественный порядок, где каждому гарантируется такая мера личной свободы, которая необходима для консенсуса между имущими и неимущими, то, на мой взгляд, нет логических препятствий рассматривать такое государство как правовое, хотя в нем может вообще отсутствовать внятная социальная политика. Но возможен и другой взгляд на соотношение правового и социального государства. Принцип социального государства можно рассматривать как инструмент демократизации правового государства, а именно в рамках такой социальной политики, «которая сокращает одновременно и «полюс роскоши», и «полюс бедности». В результате в социальном правовом государстве начинают преобладать различные страты среднего класса. Другими словами, правительство имущих превращается в правительство большинства. Однако современная эпоха глобализации, на мой взгляд, продолжает стеснять сферу действия цивилистической идеологии, прежде всего ввиду глобальных угроз экологического характера. Все более на первый план политической и социально-экономической дискуссии цивилизованных стран выходят экологические проблемы. Неслучайно вслед за понятием экологического права в той же Германии возникло понятие экологического государства <3>. Принцип экологического государства приобретает характер абсолютного предела для цивилизованного правопорядка, т. е. для всего публичного и частного права. ——————————— <3> Нем. Umweltstaat.

Что касается специально цивилистики, то здесь возникает проблема соотношения правового и экологического государства. На наш взгляд, тут вполне может возникнуть мировоззренческий конфликт между цивилистической и эколого-правовой антропологией. Иначе говоря, цивилист и эколог по-разному оценивают так называемую природу человека. Для цивилиста человек — это homo sapiens. Более того, человек в такой перспективе — это «разумный эгоист» и «рациональный максимизатор личной выгоды». Однако для эколога, как, впрочем, и криминолога, главное необходимое и достаточное качество человека — это его вменяемость. Отсюда, в цивилистической антропологии рациональные характеристики человека максимизированы. В экологической антропологии эти же характеристики, напротив, минимизированы. Соответственно цивилисты склонны полагать, что взаимодействие личных интересов множества индивидов в состоянии обеспечить разумный баланс социального взаимодействия. Экологи склоняются к опасению, что антагонистическое взаимодействие личных интересов, скорее, представляет собой угрозу, чем спасение для т. н. общих благ, к которым относятся и т. н. природные объекты. Здесь, кстати, с экологами солидарны не только публичники, но и некоторые цивилисты, например работающие в сфере защиты прав потребителей. Фактически цивилисты, работающие в этой сфере, признают возможность неразумного поведения потребителей, и, более того, они признают, что предприниматели могут вполне рационально использовать эмпирически доказанную неразумность потребителей в целях максимизации предпринимательской выгоды. Как бы то ни было, когда мы говорим об окружающей среде, неизбежно возникает вопрос: может ли субъект, рационально максимизирующий личную выгоду, столь же рационально минимизировать свои негативные «иммиссии» на окружающую среду, включая другие субъекты? Классическое частное право по определению неспособно создать механизмы солидарного взаимодействия для защиты или реализации общего, или публичного, блага <4>. ——————————— <4> Англ. public want.

Следует отметить, что в последнее время термин «защита окружающей среды» (Umweltschutz) все чаще уходит на второй план, а на первый план выдвигается термин «забота об окружающей среде» (Umweltpflege). Соответственно в публичном соседском праве регламентируются вопросы борьбы с т. н. иммиссиями, например выхлопными газами на автомагистралях, или вопросы борьбы с шумом на тех же автобанах и т. п. Именно заботой об окружающей среде, а не разграничением взаимных притязаний собственников проникнуто публичное соседское право. Как и другие юридические версии заботы об окружающей среде, публичное соседское право подчиняется трем базовым принципам и триаде базовых функций. К базовым принципам относятся: 1) принцип упреждающей заботливости <5>; ——————————— <5> Vorsorgeprinzip.

2) принцип причинителя (вреда) <6>; ——————————— <6> Verursacherprinzip.

3) принцип кооперации <7>. ——————————— <7> Kooperationsprinzip.

Экологическая политика государства в принципе может осуществляться в трех режимах. Речь идет о режимах мер: 1) упреждающего характера, имеющих целью исключить саму возможность причинения вреда окружающей среде; 2) предотвращения уже возникших угроз; 3) устранения последствий уже причиненного вреда. Каждый последующий режим является менее эффективным, чем предыдущий. Соответственно третий режим — наихудший с точки зрения задач экологической политики, а первый режим — наилучший. Как отмечает проф. П.-Х. Шторм, принцип упреждающей заботливости означает, что объекты окружающей среды приобретают «самостоятельную ценность» <8>. ——————————— <8> Storm P.-Ch. Recht und Umweltpflege in: Umweltgesetze. Bonn. Inter Nationes 2000. S. 7.

Согласно принципу причинителя экологическая угроза или ущерб, как правило, вменяются причинителю угрозы или вреда. Последний должен нести все издержки в рамках соответствующей реституции или компенсации. Лишь в тех случаях, когда не удается применить принцип причинителя, субсидиарно применяется альтернативный принцип «общей тяготы» <9>. ——————————— <9> Gemeinlastprinzip.

Принцип кооперации означает, что забота об окружающей среде — это совместная задача государственных органов и граждан. Данный принцип прежде всего адресован к правосознанию обычных людей и направлен на формирование адекватного экологического поведения отдельных индивидов, групп и всего гражданского общества. К триаде функций публичного соседского права относятся: 1) экзистенциальная функция; 2) социальная функция; 3) эстетическая функция. Как видим, каждая предшествующая функция является фундаментом для реализации последующей. Если задача экзистенциальной функции заключается в том, чтобы обеспечить среду выживания и сохранения здоровья человека, то социальная функция должна обеспечить некий минимум жизненного комфорта и восстановление сил человека в природе и через природу. Наконец, эстетическая функция должна обеспечить своеобразие и красоту окружающего мира. Итог: цивилистическая (юридико-либеральная) идеология как система регламентации, предназначенная согласно Адаму Смиту минимизировать конфликты между имущими и неимущими, неспособна регламентировать систему экологической и антропологической защиты. В какой-то степени в XXI в. на повестке дня стоит парадоксальная задача обеспечить защиту человека как биофизической реальности от себя самого. От антропологии Нового времени (человек — царь природы) экологический императив требует вернуться к докапиталистической антропологии, согласно которой человек как микрокосм является элементом макрокосма. Такая перспектива для человека XXI в., на наш взгляд, не требует принципиального отказа от мировоззренческих основ цивилистики, но, безусловно, требует их переосмысления в рамках более глобальной, следовательно, не только западноевропейской, идеологии.

——————————————————————